Он шагал с утра до вечера. Приобрел лучшую обувь на мембране, с шерстяной стелькой, и все равно замораживал ноги так, что после приходилось час отогревать их у камина. От дерева к дереву, по сугробам, по бездорожью, с пристегнутыми к подошвам снегоступами. Зачеркивал квадраты на карте один за другим – здесь искал, здесь искал, здесь еще нет…
Проблема заключалась в том, что он даже не знал, как она выглядит – эта дверь. Как марево в воздухе, как круглый портал, как два вбитых в землю колышка или как символ на коре сосны? Он, может, давно ее пропустил, но даже не понял этого. И тогда, значит, снова…
Нет, об этом Гранд думал давно – снова поиски он не начнет. Нет, значит, нет.
Хотелось есть, хотелось пить, но бутерброды он съел два часа назад, на большее их число продуктов не хватило. Останься здесь Тати, она кормила бы его сытно, но поварих Гранд отпустил, потому что впервые отменил тренинг – приказал секретарю обзвонить новичков, сообщить, что база временно не принимает.
Ни разу этого не делал раньше, никогда…
В прошлом Гранд искал Дверь в перерывах между работой, тренировками и отдыхом, чаще на выходных, но теперь посвящал этому все свободное время, потому что хотел раз и навсегда для себя прояснить, существует она или нет.
Те, кого он допрашивал – по большей части бывших заключенных, беглецов и пойманных преступников – говорили: «Это не пространственный Портал, это временной…» Откуда им это было известно – загадка, но все сходились в одном: Дверь переносит на год назад. Независимо, когда ты в нее ступил, она отмотает в твоей жизни ровно триста шестьдесят пять дней. Оттого и перли сюда, невзирая на знаки «Частная территория» и «Вход воспрещен». Желали исправить судьбу, наверное…
Он желал тоже.
Хотел ступить в Портал по нескольким причинам. Нет, не для того, чтобы вернуть Сару, но, чтобы прожить этот временной отрезок заново, вовремя разуть глаза, заметить то, чего не замечал раньше, заживить уязвленное чувство собственного достоинства. Вернуть себе себя. То была первая причина – менее существенная. А вторая… Он должен был вернуть браслет. Браслет, который его мстительная бывшая выкрала из сейфа вместе с именными облигациями и ценными бумагами в тот единственный раз, когда вернулась в его квартиру, чтобы оставить на столе чертов ключ. Откуда она узнала комбинацию от сейфа, где он никогда не хранил наличность, Гранду было наплевать – вернется, изменит ее (возможно, заменит сейф или перенесет из него все в банковскую ячейку). Ценные бумаги он смог восстановить, бизнес-документы тоже, а вот браслет – он впервые побоялся, что схватит за шею женщину, – эта стерва выбросила в мусорку. Он даже нанял людей, заставил перебрать все урны в округе – тщетно.
Чем ему был ценен тот браслет, неизвестно. Каким-то удивительным ощущением, что Гранд в этом мире не один. Потертый металл, несколько колец, табличка с затертой гравировкой – он никогда не мог ее прочитать. Но эта штука на запястье возвращала покой в его душу, наполняла спокойствием, как невидимый источник. За этот браслет, не будь Сара женщиной, Гранд разбил бы и морду, и ребра… Положил его в сейф для того, чтобы отыскать мастера-ювелира, попросить восстановить надпись. Не успел. (*
Подмерзший снег хрустел, утрамбовывался под снегоступами – метр за метром человек в теплой одежде двигался вперед.
Но, куда бы Гранд ни сворачивал, собственные мысли преследовали его везде.
Джулиана… с ней должно было быть просто. Встретив на дороге женщину, от которой он попросил просто секса, Гранд рассчитывал на обычную разрядку без отрыва от собственных планов, сохраняя вектор намеченного движения. Но что-то пошло не так. Эта самая женщина вдруг оказалась теплой, интересной, дерзкой, податливой, заводной и кое-где такой покладистой, что Гранд вдруг вспомнил о настоящей человеческой нежности. Вспомнил, да. Однако это не давало Джулиане право давить на него. У них неожиданно начало что-то складываться, и, возможно, не перейди она в открытое наступление, сложилось бы – кто знает. Время, неспешные шаги, правильные слова, еще чуть больше тепла, и, быть может, Гранд зажил бы без Двери, бросил бы поиски и саму идею. Но Джулиана надавила. И когда он захлопнулся, и без того неспособный определиться, двигаться вперед или назад, она хлестанула его этой фразой про Букинса, про «поганую овцу». Не стоило. Ложность всего ее заявления он осознал сразу, как только остыл, но вот само желание ударить не простил. Транш выслал не потому, что «удовлетворила» и не для того, чтобы унизить. Просто подумал, что ей нужнее. Если он уйдет. А не отыщет Дверь, так и бог с ним, не обеднеет.