Он честно пытался спать. Накинул одеяло, закрыл глаза, сунул ладонь под голову. Какое-то время лежал, слушал, как она гремит в тазу – полощет его штаны, шоркает их мылом, жулькает, снова полощет. И не смог вспомнить никого, кто на его памяти стирал вещи руками. У всех машинки…
Думал, когда достирает, затихнет, но не тут-то было.
«Баба» повесила джинсы сушиться над печью, сходила в прихожую, что-то взяла, вернулась – скрипнул матрас. Люк открыл глаза.
– Ты свет гасить собираешься?
– Собираюсь.
Но она не собиралась. Принесла его куртку, достала из рюкзака походный набор для шитья, водрузила на нос очки и теперь сосредоточенно вдевала в иголку нитку.
«Она вообще когда-нибудь отдыхает?»
На Люка ей было в высшей степени наплевать. Самобытная, незаинтересованная, себе на уме – он давно таких не видел.
– Эй, – спросил негромко, – а зачем тебе мистер Эрдесон?
– Тебе какое дело?
Коган не нашелся с ответом. Но дама продолжила сама:
– Подругу он мою обидел. Хотела пообщаться.
Подругу? Люк мысленно встрепенулся. У Сары отродясь подобных подруг быть не могло, значит, это знакомая Джулианы. Вон оно что…
– Может, не стоит лезть в чужие дела?
Хотя он и сам бы полез, если бы Гранд этим вечером вязал лыко.
«Не стоит, не стоит», – бубнили с кровати себе под нос. И еще что-то про слепых котят, которым, если не помочь, все счастье профукают.
Она просто сидела. И шила ему куртку. Трещала, пережевывая дрова, печь; гудел дымоход; завывала снаружи стужа. И Люк, расслабившись, вдруг поймал ощущение, которого не испытывал давно – некое спокойствие, умиротворение, правильность.
– Звать-то тебя как?
– А тебе зачем?
– Ну… мы с тобой спать сегодня вместе собираемся как-никак.
И «баба» снова не возмутилась. Неожиданно по-свойски хохотнула, кивнула.
– Точно.
Коган думал, уже ничего не добавит, но с кровати послышалось:
– Люси я.
– Люсия?
– Люси, болван.
С ней было просто. Уже засыпая, он думал о том, что в ее неправильном профиле заключена неуловимая и почти незаметная красота. Если бы художник решил одной линией носа изобразить портрет, каждый бы по этому штриху узнал «оригинал». Сейчас все женщины одинаковые, сонно размышлял Коган – одинаковые губы, одинаковые брови, одинаковый макияж. Он часто вообще не мог отличить одну от другой, а эта… Некрасивая. Но она отличалась.
Он так и уснул при свете лампы под мерное дыхание чужачки с кровати.
Глава 10
Можно было просто включить музыку – дорога длинная, – но Люку нравились ее ответы. Остроумные, интересные, нетривиальные. И потому игра в «ассоциации».
– Любимое блюдо?
– Колбаски в слоеном тесте с сыром.
– Никогда не пробовал.
– Потому что я делаю их сама.
– Любимая рыба?
– Та, которая не поймана.
– Женщина должна…
– Женщина ничего не должна.
– Мужчина должен…
Люси приподняла бровь:
– Мужчина тоже ничего не должен.
Коган взглянул на соседку с уважением.
– Хобби?
Пассажирка почему-то замялась. Ответила через паузу:
– Люблю участвовать в математических турнирах в свободное время. В сети, под вымышленным ником.
– В математических турнирах?
– Ну да.
Люк забыл, что можно удивляться. Этим утром он заметил, что начал воспринимать Люси иначе, не отдельно «большой нос, круглые глаза» и так далее, но Люси целиком. Ее нос стал казаться ему просто носом «Люси», без круглых глаз она не смотрелась бы так умилительно по-совиному, с более пышными волосами утратила бы изюминку. Да и проглядывала сквозь ее внешность многогранная личность и симпатичный Когану прямолинейный темперамент.
– Нелюбимое занятие?
– Водить машину.
– Но почему?
Сам он любил и руль, и дорогу. Вот как сейчас, когда, кажется, вокруг постепенно наступала весна. Чем дальше от Северного Леса, тем больше солнца, прогалин по обочинам, луж и ярких бликов. Встречных машин почти нет, кати себе в удовольствие.
Люси прижала ближе к животу сумку.
– Я нервничаю на дороге. Или сильно пугаюсь, или становлюсь агрессивной.
– А-а-а…
Он действительно понял. Бывает.
– Живешь одна?
– Нет, с тремя мужиками с одним рабом…
Он даже повернулся, чтобы увидеть, как пассажирка трясется от смеха.
– Второй раб не нужен?
– Нет, первый еще не стерся.
– Ах, размечтался я…
Спустя минуту его удивило то, что Люси начала подпевать незнакомой ему песне по радио, даже сделала громче. И голос, оказывается, совсем не грубый, а очень даже мелодичный. Чтобы услышать его лучше, Коган на пике высокой ноты ловким щелчком выключил приемник, и тут же огребся. Хотя пару пропетых нот услышать он успел.
– Эй! Верни!
Люси щелкала по кнопкам, пытаясь вернуть радио, теперь смеялся водитель.
– Я просто хотел послушать твое пение.
– А билет на мой концерт не хотел приобрести?
И расстроилась, когда поняла, что ее любимая волна сбилась – из динамиков теперь лились помехи и шорох.
– Все, я с хамами не разговариваю.
– А еще, наверное, не встречаешься с такими простыми и бедными парнями, как я?
Сбоку фыркнули.
– Бедными! Понравишься, прокормлю нас обоих.
Хорошо, что она смотрела в окно, потому что Коган широко и солнечно улыбался.
Вот и город.
Машина остановилась у обочины; снова тепло, снова лето.