Достоевский in love

Публикацией «Дневника писателя» Федор поставил себя на одно из виднейших мест в русской литературе, а когда в «Русском вестнике» Каткова начали выходить «Братья Карамазовы», имя Достоевского приобрело важность поистине мистическую. Впервые в жизни все воспринимали его всерьез, от студентов до литераторов. Даже правительство прекратило длившийся десятилетием надзор и больше не перлюстрировало его писем, что было вполне к месту, раз уж он теперь входил во внутренний круг императора.

Весной 1878-го Федора пригласили отужинать с детьми царя, великими князьями Сергеем и Павлом, на которых, по мнению их наставника, он мог оказать благотворное влияние. Его забрал императорский экипаж, и за ужином Федор нашел общий язык с молодыми дворянами, которые прекрасно поддерживали беседу.

Вскоре его уже регулярно приглашали в Зимний дворец. Он участвовал в одной из любительских постановок при дворе, сыграв Пимена в «Борисе Годунове». Его представили другому великому князю, Константину, которому, по мнению Федора, вместо флота больше подошло бы искусство. Наконец, ему выпал шанс встретиться с императором Александром II. Несмотря на страстную приверженность монархии, Федор отнюдь не следовал придворному этикету: он первым заговорил с царем, сел без разрешения, даже повернулся спиной к монарху, покидая комнату. Он нечаянно довел одну из царевен до слез, а в другой раз обнаружил, что так эмоционально убеждал ее в чем-то, что все время разговора держался за пуговицу ее платья.

Что ни неделя, то каждый вечер – салон или ужин: по воскресеньям приходили Страхов или Майков, по понедельникам был салон Софьи Толстой, по вторникам – Елены Штакеншнейдер, по средам все отправлялись к князю Мещерскому, по субботам Достоевский зачастую наносил визит Победоносцеву, а раз в месяц проходил ужин в Обществе писателей, где идеологические враги откладывали свои разногласия ради обильного угощения.

Именно в салоне Софьи Толстой, в один из понедельников, он встретил среди гостей Дьявола. Тот предстал в виде приятного молодого человека, одетого французским послом. Что-то подсказало ему, что этот молодой человек был Антихристом, и, как он и думал, Федор углядел прекрасный пушистый хвост, выглядывающий из-под полы его пиджака. Я не поверил собственным глазам и решил положиться на осязание[518]. Когда молодой человек грациозно приблизился к той части комнаты, где стоял Федор, чтобы поцеловать ручку даме, Федор потянулся и ухватил-таки хвост. И вот тебе и на – это определенно был настоящий хвост, будто соболиный, живой, теплый и даже немного электризованный. Дьявол обернулся и посмотрел на Федора – приветливо, как старый друг, будто спрашивая: «Вы узнали меня?» Затем он исчез.

На той неделе в офисе «Слова», где он пытался вытрясти запоздалую плату, Федор столкнулся с Майковым и рассказал ему эту историю.

– И как ты объяснишь ее? – спросил Майков[519]. – Это была галлюцинация или реальность?

– Галлюцинация? Это был факт! – ответил Федор. – Делай собственные выводы, но я не сомневаюсь, что он идет, и Царство на кону[520].

Поскольку они все еще стояли посреди редакции, Майков отвел его в сторону и пригласил на чашку чая.

– Чая? Отчего мне хотеть чая? Это клевета! Я пытаюсь поделиться с тобой новостями: Антихрист идет в этот мир. Кто отрубит ему хвост?

Все как-то странно стали смотреть на меня в свете, все будто стали относиться ко мне не так, как прежде, к здоровому; это впечатление не покидало меня даже в самых веселых светских собраниях. Мысль, что меня подозревают помешанным, меня мучила[521].

Но Федор знал, что не безумен. Антихрист бродил по России, и его слуги усердно трудились. В 1878-м кто-то выстрелил в губернатора Санкт-Петербурга прямо в его кабинете, хоть тот, к счастью, выжил; в том же году руководителя Третьего отделения зарезали прямо посреди улицы, а несколько месяцев спустя его преемник едва избежал смерти от пули в своем собственном экипаже. В феврале 1879-го был убит губернатор Харькова, а после в 8 утра 2 апреля, когда царь через площадь возвращался в Зимний дворец, в него выстрелил террорист по имени Александр Соловьев. Царь, петляя, бросился от него прочь, а Соловьев выстрелил еще четырежды, выпил яд и был арестован. Александр II пережил третье покушение, и оно не было последним.