Дорога, которой нет

Сам по себе он был, наверное, человек приятный и интересный, но на фоне супруги совершенно терялся, словно она вместе с собственной жизнью принесла его мужественность на алтарь великого Никитина. Валерий Алексеевич мелькал как легкая тень, косил травку перед домом, заклеивал Егору велосипедную камеру, совершал еще парочку добрых дел, но в воскресенье исчезал до следующей субботы, а Наталья Борисовна оставалась на даче вблизи своего кумира.

Только и слышно от нее было: Степан Андреевич то, Степан Андреевич се, а родного мужа Наталья Борисовна в разговоре никогда не упоминала, будто его и не было. Даже кощунственное действие добавления воды в клубничное варенье выполнялось потому, что так любит Степан Андреевич, а вкусы Валерия Алексеевича никого не волновали.

Даже о своем сыне, блестящем математике, победителе всесоюзной школьной олимпиады, а ныне студенте МГУ, Наталья Борисовна говорила не так много и не так восторженно, как о Никитине.

Ирина, естественно, не знала всей специфики работы редактора, но, глядя, как Наталья Борисовна в любую погоду снует между своей дачей и резиденцией Никитина с кожаной папкой под мышкой, прикидывала, что такое погружение в творческий процесс тянет уже на соавтора. Однако на обложке всегда одиноко красовалось великое имя мэтра.

Иногда Ирина пыталась представить себя на месте жены маститого прозаика. Понравилось бы ей, если бы у Кирилла завелась такая преданная рабыня и двадцать лет болталась возле их семейного очага? Да она бы на стенку лезла если не от ревности, так от неловкости, а жена Никитина вроде бы ничего.

Она тоже была писательницей, только детской и гораздо менее знаменитой, и тоже пользовалась профессиональными услугами Натальи Борисовны. Насколько Ирина могла разглядеть из-за высокого забора, это была женщина, что называется, со следами былой красоты, вежливая, но замкнутая. Наверное, она передвигалась одна внутри своего писательского квартала, но пределы его покидала обязательно в компании Натальи Борисовны, которая здоровалась за двоих и как будто оберегала высокородную мадам от контакта с чернью. Когда они изредка отправлялись под ручку на озеро, в соломенных шляпках, развевающихся шелковых сарафанах и с плетеными пляжными сумками, в легких разноцветных сланцах, при виде которых Ирина от зависти скрежетала зубами, казалось, что между дамами царит полная идиллия.

«Наверное, так принято в творческой среде, и кто я такая, чтобы их судить?» – думала Ирина, но соседку все равно было немного жаль. Неужели она, филолог, не видела никогда изречения Пушкина, что нет ничего безвкуснее долготерпения и самоотверженности, а если видела, то не применила его к себе?

Доля женская, судьба великого служения, только не человечеству, а конкретному мужику. Только тогда живешь не зря, когда отказываешься от самой себя в угоду другому, такому же отзывчивому, как деревянный истукан. И особенное счастье, когда он вытрет о тебя ноги, значит, заметил, значит, ты понадобилась ему, значит, он пойдет дальше в чистой обуви, а что ты лежишь растоптанная в грязи, это не страшно. Хруст твоих ломающихся костей – это тебе аплодисменты от господа.

Надеялась бедная соседка на что-то в начале их с Никитиным творческого союза или сразу бросила свою жизнь к его ногам? Мечтала о предложении руки и сердца или радовалась каждому мимолетному взгляду, каждому ласковому слову? Теперь, наверное, сама Наталья Борисовна не сумеет ответить на этот вопрос. Поклонение Никитину за двадцать лет сделалось привычкой, как курение или зарядка по утрам. Уже не помнишь, почему втянулся, не понимаешь, на кой черт тебе это вообще сдалось, но жить без этого не можешь.

Впрочем, чужая душа потемки, главное, чтобы соседка не слишком донимала их с Тимуром. Самое опасное – если она создаст с мамой анти-Иринину и анти-Гортензииандреевнину коалицию, тогда конец всему. А такой вариант совершенно нельзя сбрасывать со счетов. Стоит только разок не послушаться высшего авторитета в воспитании детей, не дать Жене прикорм или, наоборот, дать, или Гортензии Андреевне высадить флоксы там, где мама хотела разбить клумбу с настурциями, но никому об этом не говорила, и могучий союз мамы с Натальей Борисовной будет создан. И полетят оттуда крылатые ракеты упреков и ядовитых фразочек…

Представив себе такое будущее, Ирина содрогнулась, но во всем остальном план был безупречен. Главное, Егор с Кириллом хоть дух переведут. Они оба устали за последние месяцы, слишком много свалилось на обоих домашних дел. Ирине государство дало декрет, а Кирилла никто не отпускал с работы на том основании, что у него родился сын. И Егору не ставят пятерки за помощь с младшими братьями. Надо, надо дать им передышку.

* * *

Кира осторожно ехала на своей «копейке», единственной памяти о прежней роскошной жизни, по раскисшей дачной дороге.