Дон Жуан, или Жизнь Байрона

«Каролина угрожает отомстить самоубийством; её дело… Я не могу существовать без какого-то объекта привязанности. Я нашел такой, которым вполне доволен и который, насколько могу судить, не менее доволен мной; наше обоюдное желание — это покой, и (после всех невероятных историй прошлого сезона) я обретаю в спокойствии двойное блаженство… Я очень занят, у меня остается мало времени для себя и, разумеется, не уделю из него ни секунды для этой особы. Я даже не могу вам выразить ужас, который мне внушают некоторые её поступки. Это ощущение стало частью меня самого, оно отравило мое существование. Я не знаю, кого буду любить, но до последней минуты моей жизни буду ненавидеть эту женщину. Вы теперь знаете мои чувства; они останутся такими до гробовой доски. Я не говорю ей этого в такой форме, потому что у меня нет желания делать её несчастной, но таковы мои чувства к ней, и я не желаю её видеть до тех пор, пока нас не скуют вместе в Дантовом аду».

Леда Мельбурн одобряла эту твердость и с беспощадной точностью разоблачала оживленные вариации настроений своей невестки. Те простодушие и жалость, которые еще сохранились у Байрона, не могли долго устоять перед искушенной мудростью леди Мельбурн.

В продолжение некоторого времени Байрон отвечал леди Каролине со сдержанной учтивостью, но так как она продолжала осаждать его жалобными и в то же время разъяренными письмами, Байрон, в конце концов, обозлившись (а может быть, и под диктовку леди Оксфорд), написал ей резкое письмо:

«Леди Каролина, я вам больше не любовник, и так как вы вашей совсем не женственной назойливостью вынуждаете меня к признанию… узнайте же, что я люблю другую, назвать её было бы с моей стороны бесчестно. Я всегда с благодарностью буду помнить о знаках особого внимания, которыми вы меня почтили. Я останусь вашим другом, если ваша светлость разрешит мне считать себя таковым, и в доказательство моего расположения к вам я позволю себе дать следующий совет: излечитесь от вашего тщеславия, оно смешно, изощряйтесь с другими в ваших бессмысленных капризах и оставьте меня в покое. Ваш покорный слуга Байрон».

Может быть, он обошелся бы с ней не так жестоко, если бы увидел ее, потому что она была достойна жалости. Она вела себя, как сумасшедшая: вырезала на пуговицах: «Ne crede Byron»[31]. Она подделывала почерк своего любовника и писала подложные письма издателю Меррею, чтобы выманить у него портрет, которого Байрон не пожелал ей дать. Она устроила в Броккет-Холле необыкновенное представление, во время которого было сожжено изображение Байрона, а деревенские девушки, одетые в белое, плясали вокруг костра. Сама она оделась пажом и произнесла (бросив в огонь корзинку, в которую были сложены книги, кольца, копии писем и локоны Байрона) стихи, сочиненные ею специально для этого случая:

Гори, огонь, игрушки жги,
Под крики радости взвиваясь и играя,
Гори, огонь, гори,
Пока они на пламени блистают.

Она имела глупость послать Байрону описание этой церемонии, он переслал его леди Мельбурн со следующей припиской: «Длинный рассказ о каком-то фейерверке с местными джентльменами, пажами, золотыми цепочками, корзинками с цветами и с ней самой и прочими идиотскими фокусами».

В феврале 1813 года леди Бессбороу, вернувшись в Лондон, пожелала увидеться с Байроном и была лишний раз поражена, найдя его столь мало романтичным. Матери по обратной наследственности всегда немножко разделяют безумства своих дочерей. Она огорчалась всей этой истории, но уж если зло совершено, желательно было, по крайней мере, чтобы драма была красивая. Рассудительный Байрон разочаровал ее. «Леди Бессбороу была потрясена отсутствием во мне романтики и явно озадачена моим поведением».

Она хотела добиться для дочери свидания с Байроном; леди Оксфорд (с большим благоразумием) протестовала против этого. Вильям Лэм, застав свою жену в слезах, сказал, что Байрон оскорбляет ее, не желая принять. «Это в самом деле смешно: когда я разговариваю с его женой, он оскорблен, когда я не разговариваю с ней, она оскорблена». Леди Мельбурн посоветовала устроить свидание в присутствии свидетеля. Байрон сказал, что он на это согласен при условии, что свидетелем будет леди Оксфорд.

Наконец встреча произошла сама собой на балу у леди Хискот. Там присутствовала леди Мельбурн, громадные перья украшали её седые волосы, ей был тогда шестьдесят один год, но тем не менее она была одной из самых обворожительных женщин на этом вечере. Были лорд Грэй, Шеридан. Вдруг толпа расступилась, и все взоры с любопытством устремились на Байрона, который вошел в зал, прихрамывая, бледный, «сияя почти зловещей красотой». Он очутился лицом к лицу с Каролиной, которая смотрела на него обезумевшими глазами.

В эту минуту оркестр заиграл первые такты вальса, и слегка встревоженная хозяйка дома обратилась к Каролине:

— Ну, леди Каролина, вы должны открыть бал.