Потом он отправился в Эйвуд к Оксфордам. Он познакомился с леди Оксфорд в Лондоне зимой, затем встретился с ней на курорте после отъезда Каролины, и тотчас же между ними возникло то безмолвное понимание, которое привлекает молодого человека, немножко нерешительного, но с требовательным темпераментом, к зрелой, но еще прекрасной женщине, любящей любовь и умеющей сделать легкими первые шаги. Леди Оксфорд было сорок лет. Она была похожа «на пейзаж Клода Лорена с закатным солнцем, и её красота приобретала особую прелесть оттого, что отбрасывала последние заходящие лучи, которые обволакивали её своим нежным сиянием. Женщина бывает благодарна только за свою первую и последнюю победу. Первая победа бедной леди Оксфорд миновала задолго до моего вступления в этот мир мучении, последняя, я горжусь этим, была оставлена мне, и это оказался лакомый кусочек».
Восемнадцать лет назад она вышла замуж за Эдуарда Гарлея, графа Оксфордского, человека ничтожного и умом, и телом, хотя он и происходил из семьи, в которой ум был в почете. Один из его предков собрал одну из лучших английских библиотек; содержавшиеся в ней редчайшие собрания памфлетов были впоследствии изданы под названием «Гарлеянские сборники». Это же прозвище было дано очаровательным детям леди Оксфорд, походившим на всех очаровательных друзей их отца.
Леди Оксфорд изобрела для себя приятную и легкую философию. Обреченная родителями на постыдный брак с человеком, которого не могла любить, она взяла не один реванш. Нельзя было представить себе более приятной подруги. В её глазах мелькало иногда выражение блаженной и мечтательной неги, всегда обещающей наслаждение. Она была образованна и умна, читала Лукреция, поклонялась физической любви, а любовь сентиментальную считала болезнью, симптомы и продолжительность которой точно известны. Она была столь же непостоянна, сколь приветлива, и если кто-нибудь из её любовников жаловался, что она разбила ему сердце, отвечала, что разбитое сердце — признак плохого пищеварения.
Она пригласила Байрона в свой замок в Эйвуде. Он провел там октябрь и ноябрь 1812 года в обществе женщины нежной и искусной и более откровенной, чем он сам, и чувствовал себя совершенно счастливым. Леди Оксфорд читала, занималась музыкой и никогда не жаловалась, если любовник, предаваясь мечтательному настроению, оставлял её одну. Лорд Оксфорд (Путифар) целые дни пропадал в лесу и показывал себя весьма тактичным супругом. Байрон и его возлюбленная жили, подобно богам Лукреция, наслаждаясь блаженным покоем своего бессмертия, далеко от людских забот, чуждые их горестям, не ведая никакой опасности, довольствуясь с избытком своими радостями. «Privata dolore omni privata periclis»[30]. Волшебница, прекрасная латинистка, часто читала этот текст молодому возлюбленному. Он восхищался этим гордым эпикуреизмом. Дважды уже в течение своей жизни, на холмах Харроу и позже на Востоке, он обретал счастье в отрешении от мирских дел. Он наслаждался этими божественными интерлюдиями. Сердечное безумие нередко затемняло ясность рассудка; леди Оксфорд пользовалась в его глазах престижем приблизительно того же свойства, что и леди Мельбурн. Он охотно позволял управлять собой этим скептическим и сильным женщинам.
Иногда, удивляясь мирной апатии, в которую его погружали чары Эйвуда, он спрашивал себя, в какое животное обратит его эта Цирцея? В ленивое животное, во всяком случае, ибо он совсем не работал, проводя чудесные дни на реке или в лесу, среди детей с ангельскими личиками. Он почти влюбился в Шарлотту, старшую дочь леди Оксфорд, обворожительную уже в одиннадцать лет, написал для неё новое посвящение к «Чайльд Гарольду». Он никогда еще не испытывал такого полного довольства собой и другими, и все его неприятности отошли куда-то за тысячи миль. Победа языческой философии.
Между тем леди Каролина Лэм не хотела признавать своего поражения. Ей было известно, что Байрон в Эйвуде. Каролина ревновала. Она хорошо знала леди Оксфорд. Несколько лет назад эти две женщины вели ученую переписку на тему: «Знание греческого очищает или разжигает страсти?» В данном случае для леди Каролины ответ был однозначен.
Каждый день от неё приходили письма, то на имя Байрона, то для леди Оксфорд.
«Дорогая моя Аспазия, Байрон на меня сердится! Пожалуйста, скажите ему, я ничего не делала, что было бы ему неприятно; я несчастна, я знаю, что написала ему злое письмо. Но я тысячу раз просила у него прощения. Я ему надоела, вижу это по его письму. Я больше не буду писать, не буду надоедать ему, только попросите, чтобы он простил меня».
Леди Оксфорд не ответила. Леди Каролина угрожала приехать, написать лорду Оксфорду, покончить с собой. Любовники вместе читали эти патетические письма с величайшим презрением. Для философов-лукрецианцев тон был совершенно невыносим.
Байрон держал свою союзницу, леди Мельбурн, в курсе всех вражеских маневров: