Я сгорал со стыда. Мне не хотелось падать в глазах практически единственного своего друга.
– Не я, – выдавил я. – Антарес.
Я боялся сказать что-либо еще. Все слова утратили смысл. В тот момент Дан искренне и неотвратимо ненавидел меня всей своей душой.
А затем, не сказав ни слова, он развернулся и пошел прочь из Лазарета.
Меня трясло. Я сидел в комнате и не находил себе места, ходил туда-обратно, озираясь, вскипая в злобе и в страхе съеживаясь. Антарес молчал, несмотря на все мои попытки поговорить. Затаился внутри, спрятался за огромной стеной и наблюдал, чем пугал до дрожи.
Не выдержав, я уцепился за последнюю идею выловить Антареса и вытащил из дорожной сумки небольшую затертую шахматную доску. Одна из нескольких принадлежавших маме. Мне хотелось оставить что-то на память о ней.
Я вышел на балкон, со стучащим сердцем положил доску на стол и, даже не понимая толком, что делаю, со скрипом подтащил к нему два стула, после начал раскладывать фигуры. Затем просто сел и затравленно уставился перед собой, будто бы в ожидании появления красного фантома.
Игрок из меня был никудышный. Так я полагал, не помня, как часто играл в шахматы раньше. Пришлось заставлять руку двигаться, она будто задубела, не желая делать первый ход. Я занес пешку над доской и замер на добрые секунд десять, с внезапной тревогой осознав, что в каждой клетке меня ждет опасность. Фигура опустилась с легким стуком.
Не успели пальцы разжаться, как чужая воля сделала ответный ход моей рукой, даже не нуждаясь в правильном положении доски. Ход был стремительный и внезапный, отчего все внутри у меня сжалось.
Он ответил. Он правда был здесь.
И мне нужно было что-то с ним делать, как-то противостоять ему, оградить от друзей, чтобы никто больше не пострадал по моей вине. Между протекторами и Антаресом остался только я один.
Все мысли свелись к одному, грохотали в голове. Я играл, обдумывая каждый ход, но Антарес не тратил ни единой секунды. Стоило мне отпустить фигуру, как он тут же переставлял свою, быстро, беспощадно и стремительно, как удар рапиры. Он разбил меня всего за десяток ходов, а то и меньше, оставив потрясенно смотреть на окончательный и бесповоротный мат.
Я подавленно вглядывался в доску, понятия не имея, откуда Антарес вообще знает правила. Но это не казалось важным. Со стороны его души не доносилось ни триумфа, ни радости, вообще ничего. Он подчинил и уничтожил меня – и даже не испытал эмоций.
Скрипнув зубами, я вернул фигуры на место и снова сделал ход. Чем дальше заходила партия, чем больше я проигрывал, тем быстрее сгорало мое терпение, а меня перетирало в жерновах волнения и страха. Я пытался думать, но каждый ход казался таким жалким на фоне полнейшей непробиваемости Антареса, что отчаяние холодным инеем покрыло тело и душу. Две, три, пять, десять. Он выиграл еще до того, как мы начали. Я видел его напротив, отчетливо представлял: бесстрастный алый призрак, способный убить меня и других в любой момент. Он просто не хотел. Пока. Как я вообще мог подумать, что способен с ним тягаться? Антарес оставил мне волю лишь из прихоти. У меня не было перед ним ни шанса.
Руки дрожали, пальцы едва не роняли фигуры, но я больше не думал, не мог, мысли потеряли смысл, унеслись пеплом по ветру. Я атаковал так же стремительно, как Антарес, будто из последних сил пытаясь застать его врасплох неожиданностью и уже не понимая толком, куда и зачем ходил. Я просто заново беспорядочно расставлял ферзей и пешек.
Он в очередной раз выиграл, и я, уже сбившись со счета и давясь отчаянием, вновь потянулся к расстановке фигур, как вдруг рука застыла и более не слушалась. Она стала каменной, даже суставы не гнулись.
– Отпусти, – выдавил я.
Все бессмысленно. Он знал это. Я знал.
Антарес прекратил держать. Так легко обыграл и захватил тело. Я мог победить только лишь из жалости Антареса, той самой, благодаря которой мне было дозволено оставаться в сознании.
Все это – лишь часть его плана.
– Зачем я тебе нужен?
Он молчал, а я с трудом втянул воздух, схватился за голову и зажмурился, боясь, что она разлетится на части вопреки моим попыткам собрать себя назад.
– Ненавижу тебя.
Где-то внутри раздался треск.
Глава XXIV
Оттенки Эквилибриса