Домик на дереве

Я невольно улыбнулся, поняв, что я всегда остаюсь в опасной близости от эпицентра событий. Каждый раз, хоть и проклиная всё на свете, я был рядом с пьяным отцом и уставшей матерью. Может, я и понимал, что ничего серьезного не случится, по крайней мере сегодня, потому что времена меняются, но где-то внутри, наверное, еще плавал тот мерзкий страх, оставшийся с детства: он пришел оттуда, где кое-что всё-таки случилось, кое-что похуже простой ссоры с криками. Там, в своё время, было действительно плохо. По крайней мере, у меня в голове навсегда остался умоляющий взгляд матери, её слезы и дрожь. Сейчас я вспомнил Максима, который тоже иногда забавно дергал плечами. Интересно, почему?

Мама прошла быстрым шагом в ванну, бросив недолгий взгляд на меня, стоящего у стены коридора. Тут появился и папа, пьяный в стельку. Его лицо, поведение, движения, запах и вид давали ясно понять, что он выпил. Эту комбинацию я ненавижу больше всего. Из всех алкоголиков, которых мне довелось встретить в жизни, своего отца я ненавижу больше всего. Он посмотрел на меня, когда мамино платье скрылось в ванной комнате. Молча.

– Ничего не меняется, да? – я подал голос. Соврал, конечно, ведь всё всегда меняется. Просто вы этого не видите. Никто не видит. Даже я.

Я говорил спокойно, как человек, знающий куда он попал.

– Да… – его язык удивительно отвратительно заплетался, выкидывая звуки, – Что-то… как всегда, кароче. Снова я виноват.

Я кивнул. Мне было жалко маму, но сейчас лучше не вмешиваться. Лучше для всех – это я понял по предыдущим ошибкам. Иногда бездействие – это спасение, но им нужно грамотно распоряжаться. Мне скоро шестнадцать. Всего-навсего. Но рациональность – это второе, что я ненавижу больше всего. Моя рациональность часто мешала мне сделать последний шаг, который неизменно вёл в пропасть. А вот ещё один интересный факт, который пришёл мне на ум, когда я думал о смерти: человек никогда не умирает один. Твоя смерть непременно сломает тех, кто тебя любил; надо быть невероятно ловким, чтобы ускользнуть от человеческих отношений. Я много думал о смерти, но всегда разбивался об этот факт. Слишком многим я ей обязан.

Папа пошел в сторону ванной комнаты, откуда доносился плеск воды. У него была неустойчивая походка, его кренило к противоположной стене.

– Дерьмовое решение, – сказал я своим спокойным голосом. В этот момент моё лицо ничего не выражало. Я могу злиться сколько угодно, но мое лицо остается каменным, пока я не пересеку грань.