– Я не понимаю, чем мое предложение заслужило такой взгляд. Оно нисколько не возмутительно. На случай если ты не заметил, у меня нет ни крыльев, ни магии.
Мой лоб покалывает, будто кожа онемела. Я потираю его, пытаясь избавиться от странного ощущения, и вдруг я стою в пропитанном ночной влагой лесу перед Бронвен и оседланной лошадью.
Я вздрагиваю. Закрываю глаза. Когда открываю их – я снова в своей спальне, цепляюсь за занавески, как за спасательный круг.
Какого Котла это было? Другое видение?
И если да, то кто его послал? Один из наших богов? Сама Бронвен? Бронвен – богиня? Оракул? Колдунья? Или злой дух? Она определенно выглядит потусторонне с ее расплавленным лицом и невидящими глазами, как нечто порочное.
О боги, что, если она злой дух, пришедший уничтожить мир через меня?
История Приманиви всплывает в моем сознании, вызывая бурю эмоций. Что я наделала? Что я делаю?
Глава 36
Я смотрю на свою кровать. Смотрю на ворона, который смотрит на меня в ответ. Я резко наклоняюсь и присаживаюсь, цепляю кожаную сумку, которую засунула под кровать, и выдвигаю ее, а затем хватаю обсидиановые шипы, по одному в каждую руку, и вскакиваю на ноги.
Прежде чем ворон успевает слететь со своего насеста, я наношу удар. Снова и снова. Каждый раз, когда я думаю, что шипы столкнутся с плотью, они проходят сквозь черный дым.
Пот стекает по моему затылку и пропитывает платье, мышцы дрожат, а жжение между бедрами невыносимо, и все же я не прекращаю атаку на злого ворона.
Я никогда не причиняла вреда животному, никогда не желала никому зла, но сейчас я более чем когда-либо убеждена, что пробужденная мною птица – не животное.
– Что ты такое? – рычу я, сидя и подняв оружие.
У злобного существа хватает наглости хмуриться. Чего я не могу понять, так это почему оно не улетело… почему оно так издевается надо мной. Не может дымом проскользнуть под дверями?
Раздраженная, я широко распахиваю окно. Легкий ветерок обдувает капельки пота, выступившие на моей верхней губе.
– Убирайся! Убирайся и найди Бронвен. Скажи ей, что я не ее марионетка. Мне не нужна ни она, ни ты, чтобы завоевать сердце Данте. Мы будем вместе, с короной или без короны.
Я все еще сжимаю осколки разбитого черного камня, но мои пальцы ослабли и дрожат.
– Улетай!
Ворон смотрит на меня сверху вниз с верхней части шкафа.
Боги, это самый глупый злой дух в истории злых духов. Я приглашаю его на выход, а он не принимает приглашение.
Не раздумывая, я швыряю шипы в Марелюче. После того как темный канал поглощает их, я собираюсь повернуться обратно к птице и замечаю фигуру, стоящую на черном берегу Ракса.
Возможно, тюрбан и развевающаяся юбка мне только привиделись, но это не мешает закричать:
– Найди кого-нибудь другого! Хватит с меня твоего дурацого поручения! – У меня щиплет глаза. От пота. От слез. От полного и беспросветного разочарования. Почему я?
– Почему я? – шепчу вслух.
Я отвожу горящий взгляд от Бронвен или того, кто стоит на другой стороне канала, если это вообще живое существо, и осматриваю темные углы своей спальни. Я ожидаю оценивающего блеска золотых глаз, но его нет.
Ничего не движется.
Ворон исчез.
Он улетел.
Есть одна старая сказка, которую фейри любят рассказывать своим детям, чтобы предостеречь их от дружбы с круглоухими. Это история о том, как полукровки потеряли кончики своих ушей. Я никогда не верила в историю, что одна импульсивная девушка может погубить целую расу, открыв священную шкатулку с секретами фейри и рассыпав их по трем королевствам. Но разве это в некотором смысле не то, что я сама только что сделала?
Выпустила то, что способно обречь нашу расу на гибель!
– Фэллон, что, Котел побери, здесь происходит?
Я поворачиваюсь к дверям.
Высокая худощавая фигура Нонны стоит спиной к свету, и все же я не упускаю из виду морщины, пересекающие ее лицо, или направление ее взгляда, когда она рассматривает мой опрокинутый стул, распахнутый шкаф, смятые простыни и опрокинутую вазу с пионами.
– Ты… делаешь перестановку?
Я фыркаю и вытираю влагу с ресниц.
– Гокколина, что случилось?
– Ты когда-нибудь делала глупости из-за любви, Нонна?
– Я вышла замуж за твоего дедушку.
– Ты… ты любила его?
– Когда-то давно. В чем дело?
Когда я смотрю на звезды, сияющие на кобальтовом небе, желание довериться бабушке сводит с ума.
– Что ты натворила? – Должно быть, она подошла ближе, потому что меня окутывает ее цветочный аромат, хотя руки не прикасаются. И наверняка больше никогда не прикоснутся, как только она узнает о том, что я сделала из доверчивости.
Именно страх того, что она перестанет смотреть на меня как на драгоценность, заставляет держать язык за зубами и ослабляет растущее желание сбросить с себя это бремя.
Поскольку она ожидает, что я что-то скажу, я бормочу:
– У Данте будет немного свободного времени на следующей неделе.