Дом всех тварей

- Я всегда, - сказала Амти. - Очень боялась. Сколько себя помню. Я очень боялась всего: смерти, болезней, сойти с ума, забеременеть, высоты, причинить кому-то боль, получить двойку, быть униженной, мальчиков, насекомых, боли, змей, выступлений, падать. Я даже самого страха боялась. Боялась бояться, можешь себе представить? Я всегда была хорошей девочкой, потому что с хорошими девочками не случается ничего. Я вовремя приходила на уроки, не лазала на пожарную лестницу вместе с другими девочками, не бегала к мальчишкам, хотя я и представить себе не могла, что могу кому-то из них понравиться. Я была самой трусливой девочкой на свете. Я даже не могла спать перед контрольными. Но я даже не замечала, что со мной что-то не так. Я просто жила не думая о том, что может быть как-то по-другому. А еще я была вовсе не из Тех Девочек. Ну, знаешь, Те Девочки, о которых говорят родители и учителя. Ты же не Такая. Как ты можешь быть как Такие Девочки? Я толком не знала, чем те, другие, девочки занимаются. Моей основной целью было не стать, как они. Потому что Таких Девочек всегда ждет наказание. Я боялась оказаться на улице. Иногда я представляла, как я мерзну на улице, и какие-то люди проходят мимо, и я ощущаю себя совершенно беззащитной перед ними. Что будет, думала я, если мой папа умрет? Я жила, фантазируя о худшем, боясь этого и желая. Больше всего на свете я боялась стать Той Девочкой, и отчасти это случилось, когда я сбежала из школы. Вернее, когда меня спасли Адрамаут и Мескете. Я стремилась быть хорошей и не приносить никому проблем. А потом я забеременела. От человека, фантазии о котором посещали меня постоянно. Я была одержима им, влюблена в него, я хотела его, но я была совершенно не готова его любить. Его я тоже боялась. Он был такой же катастрофой, о которой я фантазировала непрестанно. Мне было страшно ему довериться. И я совсем не понимала, о чем он думает. Я постоянно чувствовала себя виноватой, потому что самым сильным моим чувством была вовсе не любовь к моему будущему ребенку, а любопытство. Мне было любопытно, каким он станет, в чем будет похож на меня, а в чем - на отца. Я хотела его увидеть, узнать, что у него будет за характер. А ведь аборт, наверное, сделать было бы правильнее. Я ведь постоянно боялась. Я боялась оказаться связанной с Шацаром навсегда, мне было стыдно, что я живу с ним, как нахлебница, хотя он никогда и ничем меня не попрекал. Он вообще мало со мной разговаривал. А мне было так страшно носить его ребенка. Я все время думала, а что если революция, а что если кто-то узнает? Если бы кто-то узнал, лучше было, наверное, повеситься и умереть, вместе с его сыном внутри. В конце концов, Адрамаут когда-то правильно сказал, что Шацар проклят, и семя его будет проклято. Я тоже стала врагом всего человечества вместе с Шацаром. И Шаул стал. Мы бы сполна расплатились за его дела, если бы кто-то узнал. Я знала, сколько боли причинил людям Шацар, и я представляла, сколько боли хотят причинить ему, а если ему, то и мне, жене врага, и нашему сыну. Мне постоянно было страшно, я почти не выходила из дома, я жила там, как мышь. Мне было страшно даже встречать Шацара. Я вообще не хотела выходить из своей комнаты. И совсем не хотела, чтобы кто-нибудь меня видел. Как будто все знали, чья на мне отметка. Как будто на мне было клеймо позора. Хорошо мне было только, когда он спал рядом со мной. Я чувствовала себя защищенной, он был рядом, и мне ничего не угрожало. Однажды я спросила, что будет, если вдруг - революция. Такое ведь уже случалось. Все, что в истории уже случалось имеет больше шансов повториться, чем когда-то имело шансов случиться в первый раз. Так ведь? Он долго молчал, и я даже подумала, что он заснул. А потом Шацар сказал, что тогда убьет меня и ребенка. И меня это отчего-то успокоило. Забавно, он пообещал меня убить, но я почувствовала себя такой защищенной. Он обнимал меня, и я абсолютно точно знала, что Шацар нас с ним не бросит. Пусть он меня не любит, пусть меня никто и никогда не полюбит, это было неважно. Важно было, что он пообещал мне что-то, во что я поверила, в чем не стала искать подвоха. Было так неправильно успокоиться от этого, но часть меня понимала, что Шацар обнял меня сильнее, потому что тоже переживал. Ему хотелось меня защитить, но он не знал как, потому что никогда и никого не защищал. И все-таки я до сих пор чувствую стыд и страх. Не столько страх перед живыми, сколько страх перед мертвыми. Я люблю убийцу моей матери, я ласкаю своего сына от убийцы моей матери. А ведь с моей матерью - еще миллионы людей. Мне кажется, что за этим последует неизбежное наказание. Наказание даже хуже, чем позор или смерть. И я очень его боюсь. Как в детстве.

Амти стянула у Яуди кусок зефира, медленно прожевала, чувствуя от сладости острую боль в зубах.

- Но ты ведь пошла сюда за человеком, которого любишь. Как бы он ни был плох, ты пошла за ним в это место. Ты, конечно, знатная трусиха, но куда больше ты боишься воображаемых вещей, чем реальных.