Дом в Мансуровском

И все же она уснула, точнее, стала засыпать – как была, сидя на стуле. Хорошо, что не грохнулась, вот было бы стыдно! Не грохнулась – подхватили.

Леша уложил ее на кровать, постеленную чьими-то заботливыми руками, укрыл одеялом и выключил свет. В комнате стало темно и тихо, но какое-то время она слышала сквозь сон чьи-то осторожные шаги в коридоре, звук льющейся воды в кухне и приглушенные разговоры.

Когда пришел муж, Маруся спала. И утром, когда он отправился в штаб, тоже спала. Она спала до полудня. А весь последующий день извинялась – хороша офицерская жена, нечего сказать! Не собрала мужа, не покормила. Она поклялась встать на путь исправления.

К ее великому изумлению, на плите кто-то оставил кастрюльку щей и миску с жареными пирожками с картошкой и грибами. Стоял стол, которого вчера не было, а возле стола – две табуретки. На крышке кастрюльки лежала записка: «Приятного аппетита!»

Маруся умылась и вернулась в комнату.

Самым волшебным образом в их комнате появились небольшой овальный стол и два стула, тумбочка, этажерка, прикроватный коврик, чеканка на стене, где еще вчера торчал гвоздь. На этажерке притулилась коричневая керамическая вазочка, из которой торчала одинокая белая с желтым глазком пластиковая ромашка. Вот такой уют.

Но какие люди! Какие необыкновенные люди их соседи! Вот они, морские офицеры и их жены! А она все это время дрыхла и ничего не слышала! Что они подумают о ней? Как же неловко, как стыдно!

Теперь она жена офицера. А раз назвалась груздем… Полезай в кузов, Маруся. Другого выхода нет. Ты же сама этого хотела? Ну вот, как говорится, и валяй.

* * *

Белый, точнее, когда-то белый, а теперь пожелтевший, конверт Ася нашла спустя много лет.

Странное дело – сто раз она убирала в книжных шкафах. Сто раз вытаскивала книги, протирая от пыли их толстые разноцветные кожаные и картонные обложки, морщилась, сдерживая чих, и все же чихала, смешно, по много раз. Но конверт ей ни разу не попадался. А тут нате вам, выпал – и сразу в руки, как будто чего-то ждал и дождался.

Ася держала его в руках, не решаясь открыть – читать чужие письма неприлично. Но почему так тревожно забилось сердце? Не могла же она понять и почувствовать, что эта странная, прячущаяся до поры случайная находка изменит жизнь всей ее семьи? Как и не знала, что это случится не скоро и впереди еще будет целая жизнь.

В дверь зазвонили. Вздрогнув, Ася глянула на часы – Саша, муж. Ну да, его время.

Она бросилась в комнату и засунула конверт в комод, где хранились постельное белье и полотенца и куда ее не приспособленный к быту муж уж точно никогда не полезет – Саша не знает, где его собственные носки.

Сколько лет пролежал этот конверт? Пять, десять, двадцать? Ну ничего, полежит еще день, до завтра. Завтра она его откроет.

* * *

Стыдно признаться. Карке, лучшей подруге, и той стыдно. Дожила. Конечно, Кара все видела: и Юлин блуждающий тревожный и беспокойный взгляд, и ее озабоченность, и еще кучу признаков того, что у человека не все хорошо.

Ну вот, например, Юля, идущая бодро и быстро, с высоко поднятой головой, с таким взглядом, что расступались прохожие, начала спотыкаться и пару раз чуть не шлепнулась, хорошо, что Кара подхватила под локоть. А в другой раз рядом Кары не оказалось, и Юля упала, разбив до крови колено, закончилось все травмпунктом. Случилось и кое-что пострашнее: Юля не услышала предупредительный автомобильный гудок и чуть не попала под машину. Пришла в себя от визга тормозов и густого мата шофера.

А как-то явилась на занятия в одной серьге.

– Это что? – улыбнулась Карина. – Дань моде? – Она аккуратно вынула из Юлиного уха серьгу и убрала к себе в косметичку. – Ты все равно потеряешь.

Юля не возражала. Что там серьга – похоже, она потеряла себя.

Сто раз она убегала от Кружняка. Сто раз повторяла, что это конец, разрыв, и убеждала его и себя, что он надоел ей до синих чертей: «Видеть тебя не могу, понимаешь?»

Он кивал с сочувствующей гримасой: «Конечно, я все понимаю, о чем ты! Ну раз тошнит! – И делал серьезное лицо: – А ты, мать, часом, не залетела?» Юля бесилась, взбрыкивала, орала, хлопала дверью, абсолютно уверенная, что это все, навсегда, окончательная точка. Главное – его не видеть, не встречаться, не выяснять, не смотреть на него, не слышать его дурацкие шутки, не чувствовать запах его одеколона. Тогда она сможет от него отвыкнуть.

Сто раз они расходились, и каждый раз она в это верила.

На пару дней становилось легче. Как прекрасен воздух свободы! Как сладко ощущение независимости и неподвластности! Свобода – вот что самое главное! И как страшна любая зависимость – физическая, моральная, душевная. Потому что зависимость – это наркотик, и это надо лечить.