Дом в Мансуровском

«Все, все. Все, – велела она самой себе. – Раз решилась – хватит соплей! У тебя новая жизнь, муж и семья. И тебе точно сложнее, чем им, – они дома, в Москве, в любимом Мансуровском. В своей квартире, на любимой кухне. Пьют чай из любимых кружек».

Она живо представила эту картину: на подоконнике горит настольная лампа с розовым абажуром, и вся кухня освещена тихим и нежным бледно-розовым светом. На стенах в гостиной висят картины – портрет мамы, портреты сестер. Хорошенькие крошки, Юля и Маруся, распущенные волосы, в волосах бантики: красный у брюнетки Юльки и голубой у блондинки Маруси. Юлька ненавидела банты, еле уговорили. А после сеанса бант полетел с балкона. Для Юльки нормально, она же строптивая. А Марусе бант нравился, что Юлька дурит? Отстаивает свободу?

Папа и Ася смотрят на Марусин портрет и плачут. С возрастом папа стал очень сентиментален и плаксив.

«Бедный мой папочка… Бедная Ася. Ну все, хватит, иначе можно сойти с ума». В конце концов, она совершила первый серьезный поступок. Разве она могла предать своего Лешку? Теперь он ее семья. А кто тогда все остальные? Те, кого она оставила за уплывающим горизонтом?

Маруся с Лешей приехали в поселок в феврале – в самый холодный, метельный, темный и самый снежный месяц. Выйдя из автобуса, она задохнулась от холодного воздуха, от снега, который ее ослепил, и крепко зажмурилась.

За сопками, укрытыми снегом, сквозь низкие облака чуть пробивалось белесое солнце. К общежитию шли гуськом по узкой расчищенной тропке. Снег был белейшим, ослепляющим – такого Маруся не видела. И вот трехэтажное серое здание общежития, на кирпичах переливается иней. Вокруг такие же дома, а поодаль дома чуть повыше, это квартиры, за ними военная часть и административные здания.

– Ну, вперед? – спросил муж и толкнул дверь парадного.

Дощатые, выкрашенные коричневой краской полы. Три двери, узкий проход на кухню. Возле кухни дверь в туалет, зайти в него она побоялась. Из-за стены раздаются негромкие звуки радио. Следом знакомый сигнал Маяка: «Тип, тип, тип. Московское время семнадцать часов».

«Московское время, московское время». Где это время и где Москва?

Маруся зашла в комнату и села на кровать с металлической сеткой. Тоскливо заныли пружины. Она закрыла лицо руками и горько заплакала.

Растерянный муж смотрел в окно и совершенно не знал, что ему делать и как утешать молодую жену.

Вспомнил разговор с матерью перед свадьбой:

– А зачем нам приезжать, Алеша? Деньги немалые, да и смысла не вижу, сынок. Московская девочка, профессорская дочка. Ох, Лешка, дай вам бог, но… Сколько я видела таких девочек! Милых, хороших, воспитанных! И все они сбегали! Все. И это всегда были трагедии. Всегда, сыночек! Мужчина возвращается из полугодового похода, сходит на землю, ищет глазами любимую, а любимой-то нет! Сынок, я не каркаю. Я мать и как никто желаю тебе счастья. Я просто остерегаюсь, Алеша. Не обижайся. Если все сложится, тогда и приедем!

Выходит, мама права, что не приехала на свадьбу. А он, дурак, обиделся.

– Лешик, – услышал он тихий Марусин всхлип, – давай выпьем чаю. Я очень замерзла. А кстати, чайник у нас есть?

Чайника не было, воду вскипятили в чужой кастрюльке. Заварку и чашки одолжили в соседском шкафчике.

После горячего чая Маруся повеселела. Разобрали вещи и пошли в магазин. Что было, то и купили: два верблюжьих одеяла, колючих, но теплых, две подушки, жесткие, каленые, но на первое время сойдет. Постельное белье, здоровенный эмалированный чайник, кастрюлю, пару тарелок, приборы. Плюшевую скатерть. Увидев ее, Маруся развеселилась:

– Красота! Такая была у бабы Гали в поселке.

В продуктовом купили хлеба – мягкого, свежего, только что из пекарни, правда по дороге он остыл и стал твердым, как кирпич. Еще купили весового чаю, вафли «Артек» и сливовое повидло в двухлитровой банке – густое, хоть режь ножом. «Мармелад», – веселилась Маруся. Взяли частика в томате, и Маруся спрашивала, что такое частик, и хохотала – ужасно смешное слово!

– Лешка, я буду звать тебя частик! – приговаривала она.

Загрузили в сумки яблочный сок с мякотью, густой, как пюре. Маргарин, карамель, соленые огурцы размером с приличный кабачок. Кабачковая икра. В общем, праздник!

Придя домой, Маруся растерялась – холодильника нет, стола тоже. На кухне плита и раковина, две чужие полки и один общий стол. Кстати, а где же соседи?

Соседи, жены офицеров и их мужья, те, кто был на земле, не в походе, вскоре обнаружились. И спустя час в квартиру номер двенадцать было не зайти.

Ошалевшая Маруся сидела в углу на стуле. Ей очень хотелось спать. Остаться одной и упасть на ноющие пружины, на старый матрас, на новое, нестираное – Ася всегда стирала перед тем, как начать пользоваться, – белье, на жесткие подушки, укрыться колючим верблюжьим одеялом и провалиться, уснуть! А тут гости. Полный дом, точнее комната, гостей! И все им так рады, как старым знакомым, и все что-то принесли, кто мясо в казанке, кто сырники, кто жареную рыбку. Какие хорошие, славные люди! Только бы не уснуть, а то все обидятся!