Дом учителя

Анна Аркадьевна ненавидела молодежный «супер». Это словечко говорило много и одновременно ничего не говорило. Что с Леней, что с Любаней. – Как у тебя день прошел? – Супер! – Понравился концерт? – Супер! – Хорошо на даче у приятелей отдохнули? – Супер! – Как твоя дипломная работа? – Супер! – Я тебе купила джинсы. – Супер! – Испекла ватрушки. – Супер! – Собрала старую одежду в пакет, отнеси к дворницкой. – Супер! – Что «супер»? При чем тут супер? – Супер, в смысле, что отнесу. – Папу наградили почетной грамотой министра обороны. – Супер!

С Иваной виделись еще дважды – на Восьмое марта и день рождения Ильи Ильича.

Лёня с Иваной и Любаня подарили Анне Аркадьевне брелок: витое колечко и много висюлек на цепочках с едва заметными впаянными белыми стразами (не бриллиантами же!) – миниатюрные животные, и предметы одежды, и замочки, и домики, и фигурки. Анна Аркадьевна почему-то полюбила в минуты задумчивости перебирать висюльки. Илье Ильичу, скинувшись, подарили новый планшет, старый у него глючил. От детей никакого скидывания Анна Аркадьевна не ожидала, только выберите модель. Но дети финансово поучаствовали, что Анну Аркадьевну насторожило. Откуда у вас деньги? – Мама, не парься, мы же подрабатываем. Илья Ильич к новому планшету отнесся как мальчишка к новой игрушечной машинке, о которой давно мечтал. Во всемирной помойке, в Интернете, он просиживал часами.

Ивана не стала ближе или понятнее. Своими терзаниями Анна Аркадьевна могла поделиться только с дочерью и мужем.

– Мама, что ты хочешь от меня услышать? – морщилась Любаня. – Откуда я знаю, какая Ивана под слоем льда. Это ты про слой льда говоришь. Я его не вижу. Нормальная девушка. Хотя, конечно, остается вопрос, что она нашла в Лёньке. Я пошутила! Что ты в лице меняешься? У них все супер. «Супер» ты ненавидишь. Мама! Твой сын счастлив, катается как сыр в масле, летает в облаках и прет как командер, это такая машина-вездеход, к своей цели. Без Лёньки, признай, у нас дома стало просторнее и спокойнее. Папа не бесится.

В их трехкомнатной квартире стандартной серии, коих в Москве были тысячи, если не миллионы, имелась родительская спальня, комната Любани, которая в двенадцать лет выгнала брата, и родители считали, что это был благородный поступок сына, пока не открылось, что имела место сделка: Лёня присвоил копилку сестры – жирного поросенка, в который Любаня несколько лет бросала монетки. Также получил обязательство, что Любаня будет следить за чистотой его гардероба, включая обувь.

Анна Аркадьевна и Илья Ильич наивно умилялись, как сестричка любит братика.

Лёня переехал в большую комнату, она же гостиная. Лёню постоянно шпыняли: поддерживай чистоту и порядок. Лёня каждый вечер раскладывал диван и каждое утро сворачивал. Из личного пространства у него имелся только закуток с маленьким компьютерным столиком. Однако в дачный летний период Лёня диван не убирал. Да и что тогда творилось в квартире, где хозяйствовали два студента, можно было только предполагать.

Осенью, во время генеральной уборки, Илья Ильич брезгливо, на кончике швабры, вытащил из-за спинки отодвинутой кровати в их спальне использованный презерватив. И зашелся от крика. Обзывал сына, вяканье Анны Аркадьевны, мол, презервативы – это правильно с точки зрения безопасности внеплановой беременности и болезней, передающихся половым путем, тонуло в оре и проклятиях Ильи Ильича.

Пока она тоже не заорала:

– Почему Лёня? Почему сразу Лёня? Может, тут Любаня кувыркалась!

– Как Любаня? – выронил швабру Илья Ильич. – Она только на втором курсе.

– Вот именно! Уже на втором! Тебе надо прекратить видеть в дочери снежинку на детсадовском утреннике! Как что, так сразу Лёня! Часовню разрушил и развязал третью мировую войну.

– Анечка, сбегай за водкой, пожалуйста!

– Сам сбегай, а я… я пока тут проверю у плинтусов. И ведь как квартира была убрана, сверкала! Будто я не замечу, что две чашки из сервиза пропали. Кокнули и не сказали!

Если бы дети пришли домой в тот момент, она, захлебываясь от брезгливости, потребовала, чтобы их спальню выдраили с хлоркой. Дети пришли вечером. Папа был хмелен и добр, мама тоже рюмку тяпнула, уже сама все выдраила и философски расслабилась: убить их, что ли, за то, что молодые.

Папа многозначительно грозил пальцем:

– Мы все знаем!

– Да, – кивала Анна Аркадьевна, – зачем чашки из сервиза брали? Мало вам было посуды на кухне?

Любаня никак не помогла в постижении феномена Иваны, и Анна Аркадьевна терзала мужа.