Дом учителя

Анна Аркадьевна ехала домой и думала о том, что внутренняя маета прекрасно лечится общением с интересными людьми. В молодости они недели не могли прожить без друзей, без посиделок на кухне, без выездов за город. Потом все это стало реже и реже, пока не пришло к тому, что видятся на днях рождений. Если средний класс и дальше будет наращивать жирок благоденствия, продолжительность жизни увеличится, то старики за смыслом жизни станут ходить к психотерапевтам, как это делают заокеанские и западноевропейские пенсионеры. Чтобы поговорить, излить свои скучные печали за большие деньги. Есть выражение к бабке не ходи, осовремененное оно должно звучать к психотерапевту не ходи. Ясно же. Найди себе занятие, пойми, в чем твой интерес. Но тогда получается, что ее, Анны Аркадьевны, главный интерес – поблистать-потрындеть. Ведь она совершенно равнодушна к любому рукоделию, к огородно-садоводческим утехам и прочим хобби-увлечениям. Замкнутый круг?

Илья Ильич, воззрев ее в новом образе, не потрудился на похвалу, не подумал скрыть нелестное удивление.

– Это для кого? – покрутил он пальцем вокруг своей головы.

Анна Аркадьевна не меняла прическу тридцать с лишним лет. У нее были густые волнистые волосы темно-русого цвета. Экспериментировала с прическами в старших классах школы, отращивала волосы по плечи, коротко стриглась. В итоге оказалось, что ей более всего идет и, что важно, не требует усилий стрижка каре. Илья периода экспериментов и поисков не застал. Всю жизнь он видел ее с неизменной прической – прямой пробор, чуть вьющиеся волосы закрывают уши, доходят до середины шеи. Когда волосы отрастали, раз в полгода, Анна Аркадьевна шла в парикмахерскую, в любую, волосы укорачивали на пять сантиметров. Подруги завистливо вздыхали, повезло тебе, никаких укладок. Валя Казанцева посмеивалась, иногда Ане все-таки приходится голову мыть.

– Для тебя, естественно, – беспечно ответила Анна Аркадьевна мужу. – И еще с целью познакомиться с интереснейшей парой. Мама и сын.

Она принялась рассказывать про квартиру-салон Саввы и Веры Семеновны, про то, что впервые встретилась с талантливым мальчиком нетрадиционной половой ориентации, чья мама без видимого ущерба психике приняла данность и сохранила гармонию их отношений. Когда пили кофе, мотив Саввиной гомосексуальности промелькнул деталью, естественной физиологической особенностью, как если бы Вера Семеновна сказала мой мальчик, когда волнуется, начинает заикаться и повторять слова. Разве может прийти в голову заклеймить ребенка, который заикается?

Анна Аркадьевна говорила, делилась своими впечатлениями и наблюдениями, а Илья Ильич слушал ее с каменным лицом застарелого ревнивца. Как же! Сменить прическу она могла только для кого-то, влюбившись. Муж добился-таки того, что испортил ей настроение, как в костер водой плеснул. Нет, иначе! Она сейчас ему по-другому скажет! Отомстив за надругательство над ее радостным возбуждением, столь редким в последнее время.

Анна Аркадьевна оборвала себя на полуслове и спросила мужа:

– Помнишь моего научного руководителя, моего учителя, профессора Головко? Он, как академик Лихачев, был человеком из старой, какой-то дореволюционной научной интеллигенции, сейчас таких, с их манерами, речью, уж не сыскать. Однажды на заседании кафедры профессор Головко разбирал монографию соискателя докторской степени. Профессор говорил как всегда умно, красиво, аргументированно, по сути – камня на камне не оставлял. И в какой-то момент… То есть он говорит, говорит и вдруг… А в этой главе соискатель напердел и обосрал замечательного ученого… И продолжил дальше свою академически-безупречную речь. Мы переглянулись: это все услышали или только мне послышалось?

Анна Аркадьевна повернулась и пошла на кухню накрывать ужин. Илья Ильич поплелся следом, не исключено, что с желанием загладить вину. Помешала Любаня.

– Всем привет! – Она влетела на кухню и чмокнула их в щеки. – Мамочка, отпад! Какая ты молодец! Ты красавица! Как ты отважилась?

– Нечаянно купила крем для пяток в качестве ночного крема для лица. И поняла, что надо собой заняться. Мой руки, через десять минут садимся за стол, Лёню ждать не будем.

Если бы муж не испортил ей настроения, Анна Аркадьевна с удовольствием, с новыми деталями, рассказала бы о Савве и Вере Семеновне дочери. Хорошее и забавное, с тобой случившееся, ведь можно пересказывать снова и снова.

Когда легли спать, Илья Ильич стал подлизываться. Он не умел просить прощения без упреков:

– Чего ты взъерепенилась? Я просто растерялся. А ты про профессора. Сравнение, конечно, для меня лестное. Но я при дамах и на заседаниях ученого совета так не выражаюсь. У этой твоей ночнушки где начало и где конец? Что она все тянется и тянется? Давай я ее раздеру в порыве страсти?