Дом учителя

Столичная жизнь саму тебя делает кошкой, которой постоянно подбрасывают приманки: пустышки-фантики на нитке или лакомые кусочки в укромных местечках. Кошке немало лет, ее уже не тянет играть с фантиками, а все вкусняшки давно приелись. С биологической точки зрения старая кошка, как и пожилая женщина, природе больше не нужны. Они выполнили свое предназначение, дали жизнь потомству и воспитали его. Теперь и вовсе настали времена, когда прервалась связь, передающая знания и навыки от старшего поколения к младшему. Впервые в истории человечества внуки умнее бабушек и дедушек. Бабушка не успевает следить за движениями трехлетнего внука, тыкающего пальчиком в экран планшета. Дедушка не верит внуку-подростку, что на мировых соревнованиях по компьютерным играм у чемпионов до пятнадцати ударов пальцем в секунду. Понятие «игры» для дедушки связано с забавами, но когда внук пытается предметно объяснить ему, как это сложно, дедушка не то что не в состоянии пройти первый уровень, он условий игры освоить не способен. Дедушка и бабушка рассказывают, что раньше не у всех были телефоны в квартирах и по городу стояли телефонные будки. С точки зрения внуков, у которых сотовый телефон следующая после пустышки игрушка, это дремучая старина.

Анну Аркадьевну противное осознание собственной ненужности раздражало точно камешек в ботинке. Современных детей надо воспитывать и учить по-другому. Как? И тут из сознания выплывало стойкое нежелание во всем этом разбираться: искать, пробовать, экспериментировать. Я старая кошка, мое место на печи греться. Имелась отговорка, связанная с предметом ее, Анны Аркадьевны, изучения. Базовые принципы поиска и отбора одаренных детей не изменились и не могли измениться. Одаренный ребенок хоть у первобытного костра, хоть из пробирки биологически будет схож. И все-таки ее не оставляло чувство, что она в составе многомиллионной армии муравьев-ветеранов учит молодежь строить подземный муравейник со сложными ходами, укрытиями, хранилищами запасов пищи и любовно пестуемых яиц, а дети-муравьи уже перебрались жить на деревья.

К профессиональным раздражителям добавлялись женские возрастные. Анна Аркадьевна себе не нравилась. Она никогда не была писаной красавицей, ее коньком были шарм и обаяние, которые питались игривостью, живостью ума, остроумием. Если Анна Аркадьевна сидела и молчала, то сливалась со стеной, когда открывала рот, то через несколько минут становилась царицей бала. Женщина может нравиться всем, ее могут засыпать комплиментами, но если она не нравится самой себе, то дело плохо, душевного покоя не видать.

Анна Аркадьевна боялась повторить маму.

Приехала к родителям, им было за пятьдесят, ночью они ссорились, папин голос был плохо слышен – глухое редкое бу-бу-бу, а мамины выкрики отлично различались. Я всю жизнь с тобой одним… других мужиков не знала… не то что некоторые бабы… они умные, а я дура, только с тобой… как ты мне отплатил… Анна Аркадьевна в соседней комнате спала на одной кровати с Любаней, Лёня рядом на раскладушке. Анна Аркадьевна тихо гладила дочь, вытягивала голову, посматривая на сына, боясь, что он проснется. Они бы не поняли, из-за чего дедушка с бабушкой ссорятся, но могли бы почувствовать, что маме очень-очень стыдно. Ей в детстве часто бывало стыдно за маму и никогда – за папу. И в то же время Анна Аркадьевна почему-то знала, что мама, иногда ненавидимая до спазмов в горле, душевно богаче, чем обожаемый папа.

Анна Аркадьевна прислушивалась к себе. Никакого сожаления: один Илья, единственный мужчина за всю жизнь – она не испытывала. Да и реальных претендентов, покушающихся на ее супружескую верность, не имелось. А если бы имелись? Анна Аркадьевна прислушалась к себе внимательнее. Сто лет мне не нужны!

Отчего же так неймется? Все у нее хорошо и все плохо.

Все плохо неожиданно приобрело конкретно-предметный образ – седина в волосах, наблюдаемая два раза в день, утром и вечером, при умывании и чистке зубов.

– У меня кошмарная голова, – пожаловалась Анна Аркадьевна дочери.

– Что ты, мамочка! – мгновенно отреагировала добрая Любаня. – У тебя прекрасный цвет волос. Перец с солью.

– Так говорят про окрас собак.

Анна Аркадьевна по рекомендации коллеги, у которой всегда была прекрасная стрижка, записалась к мастеру, чей график, точно у популярного оперного певца, был сверстан на год вперед. Анна Аркадьевна этому обрадовалась – пока очередь дойдет, ее блажь может рассосаться. Но рассосалось у кого-то другого, и Анну Аркадьевну пригласили через неделю.