Матт не знал, сколько прошло времени. Окружающий мир словно сжался до размеров крохотного клочка пыльной дороги, на котором он отчаянно боролся за жизнь. Но тут чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и подняли высоко в воздух. Около его лица возник ингалятор —
Над ним склонилось обветренное лицо, изрезанное глубокими морщинами.
— Смотри, Гуапо, кого нам принесла река, — сказала женщина.
Гуапо — имя это, как известно, означает «красавчик» — сидел на корточках у обочины. Он одарил Матта широкой, почти беззубой улыбкой. Ему было лет восемьдесят, не меньше.
— Неудачное место выбрал ты, парень, для купания…
— Я пошутила, — сказала женщина. — В этой реке никто не купается. Она смертельная. Идти можешь? — спросила она Матта.
Матт поднялся на ноги, пошатываясь, сделал на пробу несколько шагов и кивнул.
— Оставайся с нами, — сказала женщина. — Не думаю, что мама ждет тебя домой нынче вечером.
— Он беглый сирота. Видишь его форму? — сказал Гуапо.
— И эти лохмотья ты называешь формой? — расхохоталась женщина. — Не волнуйся,
— Чачо, — прошептал Матт.
— Малыш нам уже всё рассказал, — успокоил его Гуапо. — Смотри, к нему уже летит «скорая помощь». — Он поднял руку, и Матт увидел в небе гравилёт — под действием антигравитационного поля зашевелились волосы на голове. С трудом переставляя ноги, Матт побрел по дороге. С одной стороны его поддерживал Гуапо, с другой стороны — женщина, назвавшаяся Консуэлой. Матт шел словно во сне. Всё вокруг казалось ненастоящим: темная дорога, звездное небо, старик со старухой, ведущие его куда-то.
Наконец они подошли к высокой ограде. Консуэла нажала на кнопку, вбок скользнула раздвижная дверь, и перед Маттом открылась картина настолько неожиданная, что он решил: всё-таки это сон.
За оградой, по периметру обрамленной изящными акациями паловерде, насколько хватало глаз, тянулись могилы. Все они были украшены пальмовыми ветвями, цветами, фотографиями, статуэтками, сотнями мерцающих свечей. Свечи стояли в красных, синих, зеленых, желтых, пурпурных стаканах и казались осколками радуги, пляшущими над землей.
На многих надгробиях стояла еда: тортильи, миски с чили, бутылки с газировкой, фрукты, целые стада крохотных осликов, лошадок и свинок из теста или сахара. На большом каменном кресте, грациозно обвив лапы хвостом, сидел прелестный котенок с розовым сахарным носиком.
Среди могил сновали люди. Они вполголоса переговаривались.
— Где мы? — пробормотал Матт.
— На кладбище,
«Не на таком», — подумал Матт. Алакранов хоронили в мраморном мавзолее недалеко от больницы. Он был величиной с целый дом и украшен бесчисленными ангелами, будто мотыльки слетевшимися на свет. Пройдя через парадную дверь, можно было увидеть что-то вроде комода с многочисленными ящичками. На каждом ящичке было написано имя почившего Алакрана. Матт подозревал, что они выдвигаются, как ящики комода у него в комнате, где Селия хранила рубашки и носки, но, естественно, никогда этого не проверял.
Идиойдов же хоронили в братских могилах прямо в пустыне. Тэм Лин говорил, что место их упокоения неотличимо от обычной свалки, где закапывают мусор.
— Это похоже на… — Матт запнулся, — на праздник.
— А это и
Матт ничего не понимал. Селия отмечала все праздники в календаре, но об этом никогда не упоминала. На Рождество она развешивала по всему дому носки, чтобы Санта-Клаус положил в них подарки, на Пасху красила яйца, на День благодарения жарила индейку, а в День святого Валентина пекла пирожные в форме сердечек. У нее были специальные обряды для Сан-Маттео, покровителя Матта, и для своей собственной Санта-Сесилии.[61] И, конечно же, был день рождения Эль Патрона. Но никогда, ни разу никому не приходило в голову устраивать праздник в честь Смерти!
Среди бесчисленных могил Матт видел скульптуры скелетов. Скелеты играли на гитарах, танцевали или сидели за штурвалами пластиковых гравилётов. Мамы-скелеты выводили детей-скелетиков на прогулку. Невесты-скелеты выходили замуж за скелетов-женихов. Скелеты-собаки обнюхивали фонарные столбы, скелеты-лошади мчались галопом, неся на своих костлявых спинах Смерть с косой.
И вдруг Матт почувствовал запах. Высокая стена не пропускала мерзкую вонь с реки, но в воздухе стоял другой аромат, от которого у Матта тревожно сжалось сердце. На кладбище пахло Фелисией! Она будто воочию предстала перед ним, обдав мальчика тяжелым дыханием виски. У Матта закружилась голова. Он сел на землю.
— Тебе плохо?! — встревожился Фиделито.