– Время от времени я отвожу Урсулу в город на прогулку. Ей требуется смена декораций, во всех возможных смыслах. Аптекарь – мой хороший товарищ. По нашей договорённости он играет с Урсулой в секретных агентов. Она делает вид, что выронила что-то из сумки, он – что передаёт ей нечто секретное, что потом она обязана доставить в таинственный дом на утёсе.
Доусон с улыбкой оценивающе взглянул на доктора.
– Вы облапошили сотрудника полиции средь бела дня! Подумать только!
– А сахар на утёсе? – спросил Томпсон. – Как вы это сделали?
Доктор Джейкобс смиренно изрёк:
– Эффект плацебо, который в последние годы подзабыт. На его изучение я не потратил ни пенни, только воздух – на утёсе он всегда свежий. Диэтиламид, как и барбитураты, и ледяные ванны, по моему мнению, усугубляют депрессию, задавливают сознание. Я пробовал ЛСД однажды на себе, результат меня не устроил. Всё, что я сделал, заставил ваш мозг поверить, что сейчас он перестанет себя контролировать, будет вести себя неординарно и сможет выкидывать фокусы.
Он довольно хмыкнул.
– Обрыв щекотал вам нервы. Остальное вы придумали сами.
Лоб Джеффри Томпсона вспотел.
Он всё себе придумал?
– На вас лица нет. Вам стоит выпить чего-нибудь, – забеспокоился Доусон.
– Дети боятся не темноты, – сказал доктор, – а того, что там водится. Там водятся их страхи, там страхи обретают форму и голос, становятся трёхмерными, живыми. Стоило вам оказаться в темноте, поверить во влияние проглоченной пилюли, и сознание расширилось, ослабило контроль, перед вами всплыли подавляемые, угнетённые образы. Вы поверили в их реальность, в то, чего нет. В то, что извлекли из своего подсознания.
Доусон обратился к ним обоим:
– Вы ходили по краю?
– Мы ходили далеко от края, – признался Джейкобс и очень медленно, словно теряя энергию, добавил: – Ещё. Одна. Иллюзия.
– Да, занятная наука, – кивнул инспектор. – Выкладывайте, сержант, на кого надеть наручники?
Томпсон с трудом собрался и выговорил:
– Доктор Майкл Джейкобс, вы арестованы за убийство вашей невесты Ванессы полтора года назад, а также ещё пяти человек этой ночью. Вы имеете право хранить молчание…
Карлсен, до этого молчавший, озадаченно спросил:
– Вы абсолютно уверены?
– Сомнений быть не может.
Доктор молчал, не мигал и как будто не дышал.
– С уликами мне всё было ясно, оставался мотив, но теперь и с ним порядок.
Томпсон прочистил горло перед финальной речью.
– Вы убили Ванессу из-за Фостера – вашего пациента, с которым она вам изменяла, которому вы лечили сердце.
Доктор не стал отрицать.
– Я обнаружил фиалку, Карлсен, там, где вы её не разглядели. Когда вы меня не нашли в моей постели.
– Вы были в комнате Ольги? – уточнил Адам.
– Да. Здесь нужно пояснить. Во время войны после ранения я долгое время принимал морфин от болей. А потом долго и трудно отвыкал от наркотика. С тех пор у меня осталось несколько неиспользованных ампул. Отправляясь сюда, я парочку прихватил, скажем, для технических целей. Барбара предупредила, что носит с собой нейролептик. Когда случился пожар, я зашёл к ней в спальню и подменил ампулы с хлорпромазином на морфин, а после выбежал помогать тушить пламя. Барбара вколола мне обезболивающее, а до этого – Урсуле. У мисс Джейкобс случилась рвотная реакция на препарат, для меня же доза была незначительна.
Притворившись, что уснул, я дождался, когда меня заперли, и полез через окно в комнату Ольги. После ваших неудачных попыток, Карлсен, я решил поискать те самые открытки, которые Бульденеж подарил Ольге.
Он достал из кармана стопку открыток. В его руках замелькали изображения цветов. Наконец он нашёл нужное и протянул молодому человеку.
– Я чувствовал, что ответ был в них.
Карлсен взглянул. Это была картина, отдалённый аналог которой висел в комнате доктора, – яркий букет из множества цветов.
– Амброзиус Босхарт, «Цветы в вазе». Потом объясню, – последнее сержант адресовал Доусону.
Среди цветов была отчётливо изображена фиалка. Карлсен показал открытку доктору. Тот внимательно поглядел и ничего не сказал.
Но Томпсона зацепило недовольство Адама.
– Вы не согласны?
– Здесь нет логики, – Карлсен покачал головой, что-то буркнул на неизвестном языке.
– В чём именно?
– Скажите, вас всё устраивает?
– Да, пожалуй.
В ответе колыхалось сомнение.
Чтобы скрыть его, Томпсон добавил более живо:
– Был эпизод во время игры в прятки. Совсем вылетело из памяти! Это случилось после того, как я нашёл Бульденежа. В холле мы увидели Барбару, она стояла здесь и с каким-то ужасом смотрела на портрет. Словно она что-то поняла. После нашего к ней обращения она быстро испарилась из виду. Но я уверен, что она уже тогда поняла, кто убийца. Она первой догадалась, что ответ был в картинах Ольги. Она ведь убиралась в доме, наверняка часто с них пыль смахивала.
Адам продолжал хмурить лоб.
– Но ведь картина, – сказал он, – не эскиз. И открытка – не эскиз.
– Всё верно. Эскиз был сожжён, – на ходу подбирал объяснения Томпсон.
– Нет, это неверно.
Инспектор, офицеры и доктор Джейкобс молча наблюдали.
Карлсен горячо заявил:
– Не может быть двух ключей. Теряется весь смысл.