Дом. Рассказы

Когда страх окончательно прошёл, почувствовал я, что в горле совсем пересохло. Глянул по сторонам. Смотрю, ближе всего ко мне початая бутылка, нагнулся, поднял её, пробку скинул, и прямо к горлышку припал. Но зверюга проклятый и двух глотков сделать не дал, из рук её моих вырвал и себе в пасть опрокинул, а там почти половина оставалась – ему на один глоток.

Ох, и насмешил он меня, когда глотнул водички огненной: глазёнки покраснели и заслезились, зубы оскалил, присел на корточки и давай себя по бокам хлопать. Посмеялся я, посмеялся, да гляжу, никак не отойдёт мой дикий собрат, спасать надо. Ему бы запить дать, только, как на грех, ничегошеньки не осталось. Схватил я его тогда за ручищу и к реке тяну. Он же, хоть и присмерти, сразу смекнул, чего я от него хочу. Плюхнулся с берега, как Митька давеча, и давай воду хлебать, что твой насос.

Оклемался, несчастный, на берег вылез, да как начал реветь, хоть беги. Смотрю – он пьян в стельку! Идёт, шатается, про меня и забыл вовсе. Так и убрёл в чащу.

Сергей Иванович бросил докуренную сигарету в костёр и стал снимать с огня котелок с готовым компотом.

– Неужели так и ушёл? – поинтересовался я, ещё не зная, как относиться к его рассказу.

– Ушёл, – подтвердил Сергей Иванович, но по его глазам я видел, что история на этом не кончается.

– Не томите, Сергей Иванович, – попросил я, – ведь это не всё! Что, кстати, с другом вашим стало?

– С Митькой? – улыбнулся Сергей Иванович. – Ничего с ним не стало. Как зверюга этот ушёл, я в лодку залез и поплыл берега обшаривать. Так он замаскировался, что я чуть мимо не проплыл. Хорошо – голос подал. Гляжу, в камышах одна голова Митькина торчит и зубами от холода щёлкает – вода в лесных речушках и летом холодная, потому как питают их ключи и родники.

Митька долго отказывался плыть обратно, готов был и палатку, и вещи свои бросить, лишь бы подальше от той поляны. Однако я его уговорил, и малость успокоил, но вот рассказу про водку, он тогда так и не поверил.

Тем временем стемнело.

Я, на удивление, быстро и спокойно заснул, а Митька всю ночь просидел у костра с подводным ружьём на коленях.

– И Йети больше не появлялся? – расстроился я.

– Кто? – не понял Сергей Иванович.

– Йети, – повторил я, – Снежный Человек.

– Ах, человек. Так мы его потом Гошей прозвали.

– Почему Гошей?

– Да так, – пожал плечами Сергей Иванович, – имя ласковое и ему очень понравилось.

– Кому ему? – удивился я. – Вы, значит, потом опять встречались!

– Встречались, а как же! – подмигнул мой знакомый. – Он в ту ночь, видно, пьяный спал где-нибудь, но следующим вечером пришёл опять.

Митька только успокоился, перестал повсюду с ружьём таскаться, а он тут как тут. Друг мой опять с берега сиганул, но на этот раз далеко уплывать не стал – перебрался на другой берег и спрятался в кустах.

Гоша прямиком ко мне направился, и вдруг присел, как вчера, и снова давай себя по бокам хлопать, а исподлобья эдак на меня умоляюще поглядывает. Вот оно что, думаю, понравилось ему, ещё просить пришёл.

Слазил я в палатку, достал бутылку, ему показываю. Гоша руки вверх поднял, и визжать принялся.

– Отдай ты ему водку, – это Митька из кустов кричит, – отдай и пусть проваливает.

Нет, соображаю, много тебе, Гоша, будет – это не минералка всё ж таки. Отлил половину и отдал ему. Теперь он умнее стал: сразу залез в воду, глотнул из бутылки, запил и был таков.

В ту ночь мы с Митькой долго уснуть не могли, потому, как пьяный Гоша бродил где-то рядом и на своём зверином языке песни пел. Уж так он рычал, так визжал, что будь у нас снотворное, всё равно бы не уснули.

С того дня и повелось.

Каждый вечер Гоша, как часы шесть покажут, является на поляну, чтобы пропустить стаканчик. Попробуй не дать! Раз попробовали – он буянить начал, еле живы остались.

Митька первое время всё в воду бросался при Гошином появлении, но потом перестал, однако держаться старался подальше. Недолюбливал он Гошу, и тот в его сторону крысился, ведь Митька хоть и патлатый, но только на голове, в остальном обычный человек – Гоша его за своего не признавал.

Сергей Иванович вдруг погрустнел, его доброе лицо чуть вытянулось и обвисло. Он достал сигарету и нервно прикурил от переливающейся малиновыми светлячками тлеющей щепки.

– Однажды Гоша не пришёл, – тихо произнес он. Я попытался поймать его взгляд, но он отвёл глаза. – Я сразу забеспокоился, и весь следующий день был не в своей тарелке, мне будто чего-то не хватало, с трудом дождался шести часов.

– И Гоша не пришёл, – предположил я.

– Не пришел, – подтвердил Сергей Иванович. – Я ходил по лесу вокруг поляны, звал его. Митька на меня обиделся. Плюнь, говорит, на эту обезьяну. А я чувствую, что плохо с Гошей. Скорее всего, так оно и было. Видать погубили мы Гошу спиртом. А Митька рад: туда ему и дорога, говорит.

В общем-то, это и всё. Через два дня мы уплыли домой. Думал в делах и заботах забуду Гошу. Нет, болит сердце. Чую я – убили мы его с Митькой, водкой убили. Веришь ли, с тех пор этой гадости в рот не брал совсем. И раньше-то пьяницей не был, а теперь вовсе не пью.