Дом. Рассказы

Малыш почти понял, но любой урок требует закрепления.

– Скажи! – потребовал он.

Старик оценивающе взглянул на собеседника.

– А ты любишь добираться до самой сути, – одобрительно хмыкнул он. – Ну, тогда представь себе пустыню и одинокого путника бредущего через пески…

Было ли это наваждением, или воображение вдруг сыграло с Митей такую шутку, но он вдруг ощутил себя бредущим по раскалённому песку под палящим южным солнцем. Во рту пересохло, он уже даже не потел, ибо влаги в организме совсем не осталось. Он умирал, и только об одном мечтал в эту минуту – о глотке воды! Сделать глоток и умереть.

– И вот тут появляется чёрный маг, – подмигнул мальчику волшебник. – Он выкопает колодец, разведёт вокруг оазис, устроит фонтаны. Путник будет накормлен и напоен, ему дадут верблюда и мешок с провизией.

– А если ему попадётся на пути белый маг? – Уже догадываясь об ответе, спросил Митя.

– Он тоже поможет, – кивнул Барам, – проведёт кратчайшим путём до ближайшего оазиса, созданного чёрным магом. Белые не любят сами пачкать руки.

Митя задумался, и думал очень долго. Всё это время волшебник с интересом смотрел на него, словно уже принял решение, и теперь просто ждал, когда его примет и мальчик. В любом другом его взгляд прожёг бы дыру размером с канализационный люк, но Мите такая планида не грозила.

– Зачем ты пришёл ко мне, Барам Гунди? – В голосе мальчика не было и тени детской непосредственности.

– Сам скажи, – волшебник сощурился.

Митя посмотрел на мирно спящую маму, вздохнул, и зачем-то снял с ног тапочки.

– А она сильно станет скучать?

Барам пожал плечами.

– Через год она родит тебе брата, а ты сможешь её навещать ещё много лет, пока она не умрёт.

На глазах Мити выступили слёзы.

– А я?

– А ты ещё не понял? – Притворно удивился Барам. – Ты пойдёшь со мной в мою пещеру, – тут он издал смешок более похожий на покашливание, – и станешь учиться. – он хитро улыбнулся мальчику: – Ведь ты чёрный маг, и ты бессмертен!

Очень правдивая история

В глубине Мещеры ещё встречаются глухие уголки, где природа дика и первозданна. Её девственность оберегают топи и буреломы, сквозь которые лишь очень редко пробирается порой группка отчаянных туристов, изъедаемая полками комаров и мошки. Но такие редкие визиты бессильны нарушить равновесие и покой этих мест.

У какого же человека сердце трепетно не забьется, когда вдохнет он сырой, с ароматами смешанного леса воздух, сидя на берегу речушки, не умеющий даже названия; когда почувствует он миг единения с родной природой, а завораживающая пляска языков пламени по березовым поленьям воскрешает в душе самые романтические воспоминания.

В такие минуты совсем иначе воспринимаются рассказы о необычном и удивительном, которым в городском царстве скептиков мы бы не поверили, в лучшем случае, лишь из вежливости выслушав рассказчика.

Здесь же даже сказка кажется нам реальностью. И вот уже жмемся друг к другу, ощущая, как холодеет спина и замирает сердце; и удится, будто хрустнула ветка под ногой неосторожного лешего, или выглянули из самой чащи злые глаза ведьмы.

Вот так у костра, рядом с видавшей виды выгоревшей от солнца палаткой, в глухом уголке Мещеры я познакомился с Сергеем Ивановичем. Был он приземист, полноват, с круглым добрым лицом, и огненные блики играли на обширной лысине, обрамленный венчиком коротких русых волос. В противоположность голове, тело Сергея Ивановича покрывала густая шерсть даже на спине. Человеком он оказался разговорчивым, да и слушателя во мне нашел благодарного.

А поведал мне Сергей Иванович удивительную и неправдоподобную историю, наполненную, однако, такими живыми деталями, что я, признаюсь, поверил ему. И все же, все претензии на правдивость отклоняю заранее. Разыщите Сергея Ивановича и поговорите с ним.

Компот из свежей черники, которой так богаты эти места, громко бурля и с шипением выплескиваясь в костер, кипел в закопченном трехлитровом котелке, подвешенном на металлической треноге. Сергей Иванович, сглатывая слюну, наблюдал за игрой пузырей ароматного напитка и не спеша вел свой рассказ.

– Вы, видно, заметили, – начал он, – что я хоть и лысоват, за то мохнат как махровое полотенце.

Я не вольно улыбнулся.

– Вот вы смеетесь, – ничуть не обидевшись, продолжал мой знакомый, – а это всё врачи виноваты.

– Не может быть, – позволил я себе усомниться.

– Да, да! Врачи, которые взялись лечить меня от облысения, начавшегося сразу же после службы в подводном флоте, да, видать, дозировку неучи перепутали. А средство на редкость сильное оказалось, потому глубоко проникло, и я, облысев совсем, обзавелся шерстью не хуже обезьяньей. – Сергей Иванович продемонстрировал свои лохматые руки. – и так везде, – вздохнул он. – и вот она то моя повышенная до аномалии волосатость и помогла мне испытать незабываемое приключение в прошлый отпуск! – увидев на моем лице готовность слушать, он оживился, в глазах появились веселые огоньки.