Дом проклятых душ

Жуке проходу не давал какой-то пес бродячий. Он и раньше в Завитой появлялся. Неизвестно, кто его кормил-поил, но тогда он держался поодаль и на Жуку только рычал и зубы грозно скалил. А чем старше тот становился, тем больше ярился на него пес. Тварь такая! Однажды покусал – ну только что горло не перервал! Сколько уколов пришлось перенести, сколько страхов пережить! Шрамы до сих пор остались, через столько лет! Вот в основном из-за этого случая и уехали Жуковы в город, ведь вслед за этим псом все завитинские собаки на Жуку ополчились, будто их науськал кто.

Между прочим, недавно Жука с этой пакостью расквитался. Не без помощи Фирочки, которая помогла собачину в капкан заманить и рассказала Жуке, что это за пес, какой, так сказать, породы. Однако этот гад все же вырвался из капкана… наверное, подыхать пополз, Жука очень надеялся, что подохнет, давно же пора!

Жука не жалел, что уехал из Завитой: в городе жить гораздо интересней! Он только сначала опасался, что теперь Глафира его не найдет. Но это было глупо, конечно: ведь сон может присниться где угодно! Да, чем дальше в прошлое уходили их встречи с Глафирой, тем чаще он считал все это сном… Он жил обычной, нормальной, веселой, а порой и вполне счастливой жизнью. Женился на Галке Чатушкиной, с которой еще со школьных лет хороводился. Детей у них не было, да они оба и не больно-то их хотели. Галка была хорошей женой, но… обыкновенной. А ему хотелось фейерверка! Он погуливал от Галки. Но все его женщины были тоже – самые обыкновенные. Ни с кем он не испытывал даже подобия того, что чувствовал с Глафирой. Ни у кого не блестели так глаза, как у нее, да и таких желтых, нет, янтарных глаз он ни у кого не видел!

Как-то раз пришло ему в голову попытаться затащить в постель Машку. Просто так, для полноты ощущений! Но Машки он почему-то боялся… И чем дальше шло время, тем больше боялся! Оттого и держался от нее подальше, оттого и телефон ее заблокировал.

А потом ему снова приснилась Глафира.

Наконец-то!

Жука и ждать перестал, а она – вот она! Теперь он понял, как пуста была его жизнь без этих снов – и без мечтаний о сокровище! Глафира сказала ему, что время пришло… конечно, сказала потом, после того, как измучила его своим телом до стонов и криков. Эти стоны и крики ужасно перепугали Галку, которая решила, что мужу снится кошмар. Ага, побольше бы таких кошмаров увидеть!

Галину тогда Жука тоже подгреб под себя, такой бешеной энергией наполнил его секс с Глафирой. Но Галину он не видел – сияли перед ним желтые глаза Глафиры, вздрагивали ее твердые смуглые груди, звучал протяжный голос:

– Вре-емя! Вре-емя пришло! Те-ебе-е надо отыскать Ивана Горностая! Где-е хоче-ешь отыщи! И прие-езжай поскорее-ей в Завитую. Там встре-етимся!

В стародавние дни

У Донжи была в хозяйстве коза, у которой на днях козленок народился. Его Донжа на мясо пустил, а к козе вместо него отродий подложил.

Ничего, приняла их коза! Заботливо выкармливала, выпаивала, вылизывала да отогревала. Так они и росли в загоне для скота. Но возни с ними было немало: они ведь то козочки черные, которые весело скачут по загону и двору, то девчонки, которые везде лезут да суются – только и следи, чтобы их чужой глаз не увидел! Хорошо, что дом на отшибе стоял, да и какая-никакая колдовская слава, а пуще того – слава разбойничья о Донже все-таки шла: его соседи боялись да сторонились.

Были отродья друг от дружки почти неотличимы, только у одной глаза желтые, у другой – черные. Первую Донжа Глафирой назвал, вторую Марьей, а кликал Глашкой да Маруськой. Тот, кто их видел в козьем образе, конечно, не дивился, что названы они человеческими именами, ибо коз испокон отчего-то так и кличут. Если корова – она Зорька, Белка, Ночка, Пестрянка, Красуля или еще что-то подобное, то коза непременно Зинка, Тонька, Фроська, Нюрка… Словом, Глашка да Маруська в самый раз пришлось!

Конечно, росли они некрещеными (какой же поп отродья сатанинские окрестит?!). Донжа иной раз надеялся – может, помрут, коли нехристи?..

Вот хорошо бы! Гора бы с плеч!

И вот однажды захворала черноглазая – лежит посреди двора и не встает, только стонет. Донжа втихаря возрадовался, что одной докукой будет меньше, а он в том и не виноват. Однако коза, кормилица отродий, вышла во двор и ну орать не своим голосом, словно на помощь звала!

Тут мимо одна баба деревенская шла, Ефимовна. Она, может, одна только из всех соседей Донжи решалась ему перечить! Хоть и про разбойные дела Донжины была наслышана, знала, что он в колдуны поверстался, а все равно его не страшилась, такая была спорая да злая.

Злилась она еще и потому, что ее дочка была одной из любовниц Донжи. Та была мужняя жена, дочку родила – все думали, от мужа, но Ефимовна-то знала, от кого! Во внученьке она души не чаяла, а Донжу при этом на дух не переносила.

Увидала Ефимовна, что козочка едва живая лежит, накричала на Донжу и забрала ее с собой. Донжа потащился следом – глядеть.