Дом проклятых душ

Или… или дело не в Марусеньке? В ком-то другом? В ком-то другом из того мира, кто может вернуться в мир этот! Даже Маше с ее ненавистью к фантастике понятно, что здесь находится какой-то переход, тоннель между двумя мирами…

«И мы стоим миров двух между, несем туда огнем надежду», – прошелестел где-то на обочине памяти ныне бестелесный Велимир Хлебников.

Нет, Хлебников тут ни при чем, даром что тоже фантастику писал. Забил дверь, конечно, не Хлебников, а Жука: судя по тому, что Маша видела, он хорошо знает тот мир, его законы, он там со всеми, даже с ведьмами, даже с выходцами из прошлого, запросто. Вот и решил обезопасить нашу реальность от выходцев оттуда.

Внезапно Маше представилась Ирочка, которая, всхлипывая и мстительно щурясь, заколачивает дверь, чтобы обманщик Ванечка никогда оттуда не вышел.

Маша подавилась нервическим смешком. В этом случае предполагается, чтобы Ирочка знала точно: Ванечка именно там, по ту сторону двери. Откуда ей это знать? Она небось уверена, что парень от нее просто сбежал. Ну и хоть говорят, что месть – это блюдо, которое надо есть остывшим, в данной ситуации оно уже реально прокисло. Ведь пропал Ванечка дня два-три назад, а Ирочке приспичило забивать дверь только минувшим вечером или даже ночью.

Стоп… А может быть, Ванечка – Иван Горностай‐2! – уже вырвался из заточения без Машиной помощи? Ну и яростно заколотил проклятый переход… нет, портал, вот как надо говорить! – чтоб другим неповадно было?

Хорошо… Тогда кто отвечал на Машин звонок и говорил с ней умирающим голосом?

– О господи, силы небесные, – пробормотала Маша любимую поговорку бабушки, в очередной раз отчаявшись хоть что-то понять в сложившейся ситуации.

Домой, что ли, пойти? Или, пользуясь тем, что в четыре утра (а было именно столько времени!) даже в Нижнем еще не начинаются строительные работы, украдкой сбегать к ремонтируемому дому напротив и поискать там что-нибудь, чем можно выковырять гвозди из двери? Или уж сразу отправиться на вокзал и первой же электричкой махнуть в Завитую-вторую, разбираться на месте?

Маша сокрушенно покачала головой, сама себе дивясь, своему упорству изумляясь, – ослиному, прямо скажем, упрямству. Она даже попыталась пустить в ход перочинный ножик, но сразу поняла, что это бессмысленно, и снова убрала его в рюкзак, чтобы не сломать и не остаться вообще без оружия.

Странно – она впервые подумала об этом субтильном ножике как об оружии. Что ждет ее за дверью, даже если ее удастся открыть? Что ждет ее в Завитой-второй, даже если туда удастся попасть? Не лучше ли подняться на Ильинку и в самом деле чесануть домой, досыпать…

…чтобы снова увидеть во сне Ивана Горностая с этими его измученными черными глазами, окруженными темными тенями, и слышать уже почти неслышный голос:

– Спаси меня… Только ты!

Нет, Маша не уйдет домой. Она лучше…

И она замерла, вдруг расслышав приближающийся рокот мотора.

Да мало ли кто мог ехать мимо! Да мало ли что и кому могло понадобиться в закоулках Почтового съезда в ранний час!

Совершенно верно. И все же Маша вылетела на крыльцо, скатилась по корявым ступенькам и затаилась в ближайших зарослях полыни. Кое-где они перемежались крапивой, но Машу так колотило страхом, что крапивные укусы казались сущей ерундой, она их даже не замечала.

Почему стало так страшно? Неведомо.

Нет, ведомо…

Потому что по щебенке, которой был усыпан съезд, скрипели чьи-то быстрые шаги. Потому что шаги свернули в подворотню, за которой стоял загадочный дом. Потому что Маша увидела человека, который шагал сюда. Он держал в руках что-то вроде металлического молотка со странной, раздвоенной на конце рукояткой.

Маша видела такую штуку у деда. Штука называлась гвоздодер… а человек назывался Жука.

Маша вжалась в землю, слилась с травищей всем существом своим и даже попыталась вообразить себя крапивой или полынью. В данный момент ей было безразлично, чем стать, только бы Жука ее не заметил!

Он не заметил. Весьма целеустремленно прошел в дом, оставив за собой дверь открытой, и оттуда немедленно послышался отчетливый скрип и скрежет. Легко было догадаться, что Жука выдергивает гвозди. Потом он вышел на крыльцо и швырнул в траву что-то тяжелое. Швырнул, как нарочно, в Машину сторону!

Девушка облилась холодным потом, однако вышвырнутое ее не задело – упало рядом, а Жука сразу ушел в дом.

Маша присмотрелась. Это был ее серенький рюкзачок – тот самый, забытый вчера в Завитой-второй! – который Жука нагло присвоил и в который сейчас сунул гвоздодер. Но железяка оказалась длиннее рюкзачка, раздвоенные зубья ее торчали, как хищные зубы какого-то зверюги, и Маша шарахнулась от собственного рюкзачка, как от чужого и враждебного.

Потом, правда, набралась храбрости и ощупала его карманы. Рюкзачок был обчищен, но не совсем: ни кошелька, ни ключей, это да, зато в боковом карманчике нашлись пачка одноразовых платков, зеркальце и помада.

И на том спасибо!