Дом на берегу

– Хотелось бы мне заявить, что это позже темные знания испортили его. Зародили семя зла в его разуме, – Натали фыркнула. – Но он всегда был тем, кто он сейчас. Ему всегда хотелось быть лучше всех. В школьные годы он проводил ночи за учебой, засыпал на учебниках, зато в классе был самым умным, ну прямо-таки вознесся над всеми. Однажды схлопотал по химии «B», так я думала, он убьет себя. Он разбил себе голову об стену, представляешь? Учителя обожали его поначалу, а потом возненавидели, потому что он начал ловить их на ошибках. Когда он завершил школу на три года раньше положенного, только вежливость не позволяла им кричать «ура», наконец избавившись от него. Конечно, первого места в школе было для него недостаточно. Он постоянно себя со всеми сравнивал. «Я красивее его? – Нет. – Тогда я умнее его? – Думаю, да. – Он красивее меня в большей степени, чем я его умнее?» Он просто изводил меня такими разговорами. Не могу понять, откуда столь глубокий страх собственной ущербности. Он всегда бесился, когда слышал Моцарта. Потому что Моцарт давно умер, а человечество до сих пор не извергло его из себя. Потому что Моцарт сумел сохранить свое величие на века. Леонарда просто разъедала эта музыка. Я говорила, как думала: «Лео, ты не в себе. Нельзя жить с такой завистью». Но завидовал он не таланту Моцарта, а скорее его высшей позиции среди других композиторов. Вот что для Леонарда означало быть «лучшим» – когда ты такой великий, что все остальные в сравнении с тобой букашки. В конечном итоге, все сводилось к главенству и контролю.

Свободный от школы, несколько лет Леонард вел праздный образ жизни, глубже погружаясь в свои болезненные идеи величия. Он полюбил читать всякую ерунду про черных магов… вот уж кто обрел настоящее могущество среди людей. Где он только находил эти бредовые книжки? И все продолжал размышлять о каких-то мерзостях. Что угодно, лишь бы не чувствовать себя ничтожным. Он читал и Библию, критиковал каждую строчку. Бог идиот, Леонард лучше будет за Дьявола. Или будет самим Дьяволом. Смешно.

Когда ему исполнилось восемнадцать, Леонард сообщил мне, что уезжает. Куда-то в Индию, якобы для работы при посольстве, а на самом деле найти каких-то колдунов. Я спросила: «У тебя жар, Лео?», но мне стало страшно. Потому что я знала, он найдет, и начнет продвигаться дальше, следуя своему плану. У меня возникло ощущение, что все рушится. Я пыталась переубедить его. Говорила, что сойду с ума от тоски по нему, что колдовство – это выдумки, и он не обнаружит тайных знаний, пусть даже обыщет весь мир. Но у меня ничего не получалось. Тогда я украла у отца ключи от стола в кабинете и достала револьвер. Пряча оружие за спиной, подошла к Леонарду и выстрелила в него дважды. Сюда и сюда, – Натали показала на плечо и колено.

– Тебе было жалко его?

– Я отчаялась. И боялась случайно убить его, поэтому целилась очень старательно. Если я не могла остановить Леонарда словами, что еще я могла сделать?

– Ты могла рассказать его родителям о том, что он собирается бежать.

– Ха. Думаешь, они смогли бы его удержать, если я не смогла? Его отец был слизняк. Прямо как мой папочка. Сразу ясно, братья, – Натали отпила вино большими глотками, как воду. – Леонард убедил своих родителей, что я выстрелила в него случайно, и не держал на меня обиды. Пока он выздоравливал, я приходила к нему каждый день. Он как будто бы оставил свои намерения. Я расслабилась. Но как только его раны достаточно зажили, он исчез.

Его не было четыре года. Все это время я проклинала его. Потом он неожиданно объявился. Повзрослевший, загоревший, но все такой же, на первый взгляд. Хотя я ненавидела его, я соскучилась по нему. И я его простила. А вскоре его родители погибли при пожаре, и он пришел в наш дом, изображая скорбь… Ха. В нем скорби меньше, чем в дохлой лягушке. Он был в таком горе, потеряв семью, дом, он не мог оставаться один, ну конечно. «Уж не ты ли сам избавился от них, мой дорогой?» – спросила я. «Просто случай, принесший нам всем несчастье, – ответил Леонард. – Свеча, опрокинувшаяся на скатерть. Зачем же думать обо мне худшее, моя кошечка?» И снова надел тоску и печаль на свое самодовольное лицо. Даже я поразилась бы ему, не будь я такой же тварью, как и он. Люди для него были ничто. Просто бумажные куклы, которые разрываешь, сминаешь и – да – бросаешь в огонь.

Переселившись в наш городской дом, Леонард начал внушать моему отцу, что спокойная обстановка пошла бы на пользу моей матери, ожидающей ребенка. Так почему бы не уехать из города на несколько недель, тем более что подходящее место было.

Мой отец был общительным человеком. Но он был склонен к меланхолии, периоды которой порой растягивались надолго. Как раз для таких случаев наша семья держала этот дом, который в то время не был мрачным, нет, совсем. Здесь было не безлюдно, но уединенно, не пусто, но спокойно. Сюда мы приглашали только самых близких друзей, моя мать выращивала здесь цветы. Мне кажется, все это было в прошлой жизни…