Дом, которого нет

– Твоим предчувствиям я склонна верить, Инь.

Мою корону ты давно ещё примерила.

Но всем необходимо это. Кинь

дешёвку в мусор, чтоб не путать с теми ту.

Официально царствует теперь твой муж.

Я – твоя тень. И ферзь его к тому ж.

Беда ведёт меня туда, пойми: не прихоть…

Вот, – протянула тряпичный мешочек ей, – возьми.

– Что это? – заглянула, ахнув тихо.

Там пистолет. Девятый "Вальтера" калибр.

– Пока меня не будет. Спит планета…

– Но от чего и от кого? – Спокойней мне так. –

Пошла Инь до палаты. Лора погнала

в аэропорт. Очнулась Ида. Яна

спросила голосом таким, будто стекла

наелась: – Где он? Где? – Его отдаст нам

смерть или не отдаст, не знаю. Чем бы ни был…

Обратно ляг, ты что творишь! Сама в разрывах!

– К чертям. Его мне нужно подержать.

– Чтоб тем убить? Спокойно, ну. Спокойно.

– Пусти, хорош! Я поняла. – Тебе лежать

положено. – Как ты так держишься? От коих

в сиделки мне записан пор? – Давай, поспи.

– Какой "поспи"! Я там должна быть, с ним, he's piece of me! –

На материн язык сходила Ида,

когда отцов всего не выражал.

Впустила дверь Инессу. Очевидно,

на дикий вопль явилась та: держать

руку, как птичья лапка, жилы взбившую.

Порой касанье помогает пережить нарыв.

Ян вышел. Телефон звонил. Ответил.

Вечерних встреч он отменять не стал.

Когда зависит от тебя вокруг весь свет, ты

его достоин, коль собой пренебрегал.

Взлетала Кобра тихо. Небо резало крыло.

Взлетал ребёнок в крике, не учивший ещё слов.

– Всё будет хорошо. – Инессы шёпот.

– Всё кончится вот-вот. – У Лоры мысль.

– Всё, как ты и сказал. – Непроизвольно в гроб Ян

отцу, Пилоту, думал. Ящик, жизнь

где, созданная им, боролась за рассвет,

отделена грубейшей из планет.

Часть XXII. Мальчик, девочка и золото (конец)

Вторично в тексте подняла одну болезнь.

«От кожной травмы личной», – бла, бла, бла.

Нейродермит был, да давно уж с пальцев слез.

Не стресс виной тому, что Ида родила.

С экземой, даже с псориком – живут.

Где клочья лезут, жизни всей капут.

Наследственность Паучья оставляла

желать ей лучшего. И сам он был не сахар.

В таких делах, простите, всё заслужено.

Раз что не так, один виновник: сам ты.

А отрицанье рода и родни

сама прошла. Идёт всё искони,

хоть оборись про я неповторимое.

Уподобляясь своей "светлой" паре,

копаться в прошлом не хочу. Причинами

родители и мир их травме стали.

Внутри сети обнажены ведь так же мы.

Прикрыть бы души, что гниют в ней заживо.

Хук справа, слева хук… Полегче стало?

Ленивый не ударил беззащитного.

В самой себе я бога убивала.

После такого – разве страшно что ещё?

«Любить, как встарь, тебя была бы в силах я,

когда б мне сердце в ноль ни изнасиловал», –

а сердце-то способно воскресать.

Минула Лору сия чаша: от святыни

пинок пренебреженья принимать.

Идём путями, к одному, мы с ней иными.

Теперь она несётся, как в угаре,

по городу волшебств и грязи, в сари.

Легко, не по погоде, разодета.

Как вылетала, так и долетела.

Но покидала дома чуть ни лето,

а тут ещё весна не подоспела.

По адресу, ей выданному Яном,

искала женщину, целителя изъянов.

Подробности мешают, не нужны.

К фамильи громкой – сумму закруглённую,

и выполнена миссия. Должны ль

следить подробность до врача похода мы?

Глядела в адъютантку передрогшую та,

будто больному Лора лично роженица.

– Вы сами кем ему приходитесь? – Подругой.

Сестрой жены. В работе ассистентом…

– Ребёнку? – Нет, отцу. – Всем полукругом

смотрела женщина в кривую оппонентку

по взгляду, слепоты не различая.

Что усмехнулась, оговорку дав случайно. –

Вернулись вместе. Ничего помимо всех

мостов и рек, сплетённых, как браслет,

из города того Лора не вывезла.

«Может, поездка не в пространстве будет, нет?» –

подумала она себе, общаясь внешне мило

над городами, в кресле, с той, кого "добыла".

Встречал с аэропорта верный Пёс.

(Сторонним непонятны три жены.)

До частной клиники, где Ида с сыном, вёз.

(Ум, сердце, тело – собраны они.)

Инь всё не уходила, несмотря

на то, что дочь в опасности своя.

В семнадцатом году, здесь, завершился

эксперимент по кожной трансплантации.

Осталось докторам лишь поклониться,

наукой "бабочку" в бронежилет одевших даже ту.

Но действие (как быстро век живёт)

на тройку лет без шапки отстаёт.

Все обработки, перемотки и морфин

детей таких – представить уж кошмарно.

Частично мне понятен вой душ их,

без грамма кожи выставленных. Жаром

своей сжигала зыркнувших не так.

Видней всего пожары на стихах.

Перемотаем месяц. Ор Психеи

и так легко услышать, без меня.

Носилась с Филом Ида. Инна с нею.

Над люлькой полог по одной хранят.

Благослови господь дома большие

и стены их, что крики заглушили!

Сидели Лора с Яном в оружейной:

– Добро мне дай. Я это прекращу.

– Тебе как будто нужно повеленье.

– Лекарством время может быть для чувств.

Я усыплю его. – Какая ты… – Какая?

Его я, между прочим, понимаю.

Погибельно раздета перед миром.

Заходишь в комнату, и атмосферу ловишь.

Когда тебе с три короба врут, гирь ты

пуд чуешь… Кто-то заживо схоронен,

а ты туда же, запускай трупак под кожу.

Фил – мученик. Умрёт, воскреснет позже.

– Привязанности снять хочу. От них

слабеем мы. Чем больше, тем слабее.

– Привязанность (в отличье от вериг)

к неумирающим моим – не душит шею.