– От чар друг друга устоять друзьями?
– Да, сложно. Но и сами мы с усами. –
Вита смотрела на дочерний брак,
не разгласив, однако, тайных знаний.
Что распадётся он, считала, быстро. Так
развалится итог завоеваний
блицкригом – от неловкости правления.
Вначале счастье, позже сожаления.
Другая дочь – вся в красном (будто шпагу
сглотнув, прямая), с лёгкою улыбкой.
«Вот уж кому, хоть перемри все за год,
не жалко будет», – думала, ошибку
лишь в половине утвержденья совершив.
Не жаль. Но больше незачем и жить.
(
заметки
на
полях
) God bless suffering
Говоря совсем уж примитивно,
ты сначала дрянь наружу выжмешь,
а потом, освобождён от дряни,
именуемой в народе эгоизм
(то есть от себя, что в целом мире
один есть, и чувства все к нему же),
каждый миг благословлять захочешь,
веселясь, как вышедший с ума.
Станешь и цветком, растущим в камне,
и волной, историю несущей,
и соседом, будь он алкоголик
или преуспевший бизнесмен.
Восторгаться сможешь чьим-то счастьем,
радость разделяя с человеком.
Зависть бестолкова: тебе лично
то, что у другого, не пойдёт.
Сопереживать, страдая, будешь,
примешь даже зло, как факт, стараясь
вместо исправленья его в мире,
исцелять святынею в себе.
Лишь страдая, можно выйти к свету.
Этот мир, мы помним, перевёрнут:
чтобы в нём прийти куда-то, нужно
идти в сторону, обратную итогу.
Даром ли те люди, кого славят
мастерами в деле, их занявшем,
никогда собою не довольны.
Так они всегда стремятся вверх.
Стоит возгордиться, всё утратишь,
ведь печальна участь человека,
сам в себе он – просто горстка праха,
но, единый с небом, всемогущ.
Часть XXI. Мальчик, девочка и золото (начало)
#np Cat Stevens – Father and son
Сейсмической охваченный активностью,
наставил город башен вавилонских.
Когда-то запрещали вышки. Тихо всё
так долго было, что смелел застройщик.
И, разумеется, карманам переводчик
не нужен, чтоб… понять друг друга, в общем.
У нас, в сейчас, проблемы экономики
возведены на пьедестал, как тот телец.
Эра отцов и крепостей; потом сынов
и революций; нынче ж царь – делец.
«Живи моментом, жить другим давая», –
девиз от третьей эры. И вайфая.
Четвёртая встаёт из темноты.
Катают раму там и носят колесо.
Так потому, что позабыть успели мы
всё, память технике отдав свою. Мой сон
об этом неуютен был. Все "пост"
самой приставкой уже лупят в нос.
Но массу, раз глупа, легко объединить.
По кастам вниз летим, как по ступеням.
Что хочешь, можно в этом обвинить.
Причина деградации – от лени.
Когда рванёт, очистив большей частию
мир от людей? От даты сон тот спас меня.
Смешались языки, а нам всё по ветру.
Орём соседу – в лес да по дрова.
Но, если отойдём и на себя посмотрим мы,
увидим, чем забита голова.
Насилием и сексом, несомненно.
И бабками, уютно чтоб иметь то.
На расстояньи от своей персонушки.
Дистанция – сестра для безопасности.
Пока всерьёз просила я, влюблённая,
его – себя убить, чтоб в пике счастия
отбросить тело (ради бесконечности),
входили в моду девочки за вебочкой.
Тут рифма отвратительна, но в рифме
ли дело, коль ребром встаёт вопрос?
Звучит он стрёмно: «Точно ль ещё жив я?
К компу из кухни телеса донёс,
но жизнь ли это?» Вот оно, сейчас.
Эпоху порно обнажаю. Без прикрас.
Есть всё – в экране. Ничего нет – за.
Бетон и серость. В клетках бой томится.
Такие пироги. Раскрыв глаза,
теряешься как социочастица.
Ещё от Будды шло: «Закону эффективному
коротким быть и ясным должно». Чем не мост?
От человека к человеку: «Он – как ты.
Отличья нам нужны для интереса».
А комментарии, поправки до ста тыщ
лишают сказанное всяческого веса.
Рубля не стоит истина, раз тётка
не может объяснить её ребёнку.
Да, кстати, про детей. (Жутчайший шёпот.)
Они – не ангелы и вовсе не невинные.
Эгоистичны дети. Хорошо бы
им объяснять, что как, примером именно.
Увы, там, где вбивают в чадо этику,
несостоятельна уже сама генетика.
Мечи хоть бисер, хоть самих свиней,
добьёшься лишь испачканных кроссовок.
Чтобы в свинарнике не жить, не будь сам ей.
То есть свиньёй. Ботинки купим новые.
Была и хрюшкой, и ужасным вепрем я:
сложнее человеком стать, друзья.
Рождение сопровождает крик.
Будь то из тела – тело иль из духа – дух.
Десятилетиями Фауста носил,
вынашивая, Гёте. Всех потуг
родить его – не счесть. И токсикоз черновиков…
Процесс, в отличие от плоти, сам – блажен у слов.
Спросите мать: ей легче ли, держать
отдельным от неё – живой комок?
Нет, выйдем: спит. Устала ведь, рожать.
Что вышло из неё? Избави Бог
такое видеть вас и ваших близких!
Над скорченным уродом Ян склонился.
Нет, на лицо был сын, мулат, красив.
Просто почти отсутствовала кожа.
Во славу грекам, как хотела, имя Фил
ему шепнула Ида в дар. Не сложно ль,
держа в руках любовь, своим касанием
куски снимать от мяса этим самым лишь?12
В роддоме Инна плакала. Реанимация
была, конечно, входу недоступна,
но мать лежащая нуждалась в ней, однако, всё ж.
Не покидала у постели стула.
Шагами Лора обмеряла коридор.
С ней Ян ходил, на мысль, как прежде, скор.
– Он не жилец. Таких со скал спартанцы
бросали, – Кобра в жёсткий тон сказала. –