Дом, которого нет

– Ах ты змея подколодная! – летело вдалеке, за шумом в висках, за детским рёвом, казалось, что голоса галдят у соседей через стену – они ругаются, решая свои проблемы, но не всегда их узнаёшь, эти голоса за стеной, они безлики. Как же хотелось её увидеть, ту, которой принадлежал второй, плаксивый голос, ту женщину, до конца неуверенную в своей правоте.

– Пьянь! Шлюшка красноносая! Убирайся отседа!

– Ах ты гадина! – Кукушка бросилась на Евгению, вцепившись ей в горло. В доме началась потасовка, что-то опрокинулось, верёвка с постиранными вещами оборвалась. Лидия увидела в щель, как незнакомая женщина в пальто и валенках завалила бабу Еню на кровать, на которой сидела малышня, руками она держала её за горло. Дети визжали, бабка хрипела. В последний момент Лидия заметила, как бабка перевела взгляд с нападавшей на внучку, стоявшую в оцепенении между стеной и занавеской, глаза Евгении смотрели на неё с мольбой.

Лидия не выдержала, выскочила из укрытия, подбежала, размахнулась мукомольней и опустила её на голову кукушки. Руки нападавшей ослабли, Евгения столкнула с себя обмяклое тело на пол с трудом дыша и держась за горло. Внучка стояла в ступоре, прибор вывалился из рук, обе смотрели на бездвижное тело, у которого на головном уборе постепенно расширялось кровавое пятно. Отдышавшись Евгения произнесла:

– Вот твоя бабка, полюбуйся! Во всей красе.

У Лидии тряслось всё тело, она изучала профиль чужой незнакомой женщины – молодое лицо, но обветренное суровыми ледяными вихрями. Из-под пухового платка торчали вьющиеся тёмно-русые волосы, рот был приоткрыт – чужой незнакомый широкий рот. Всё в ней чуждое, бабка была хоть и груба, но от начала и до конца дней оставалась близким человеком, а откуда взялась эта тётка, абсолютно незнакомая тётка… Вопросов у Лидии было много, ответы на некоторые из них она уже выяснила из подслушанного диалога. История казалось понятной, не понятно только одно: почему она считала себя похожей на бабу Еню, тогда как родственные узы её связывали с дедом, черты лица которого она никогда толком не видела, кроме старых довоенных потрёпанных снимков, да и в те досконально не всматривалась – что там у неё был за дед.

Женщины с опаской нависли над телом, проверяя пульс и дыхание: тело не подавало признаков жизни. Бабка в испуге отпрянула, схватилась за голову, закачалась. Внучка остановила взгляд на одной точке, выбранной наобум – кровавое пятно, повисшее в воздухе, росло и затягивало весь обзор, подобно красной пелене, заволакивающей всю избу.

– Как же нам с нею быть? Мы ж её пришибли. – Бабка под словом «мы» взяла половину ответственности на себя.

– Что-нибудь придумаем… – вяло произнесла Лидия, едва ворочая языком. Она была среди них взрослой, эта, другая – молодая дурочка, хоть и с характером, могла наломать дров.

– Что же теперь со мною будет за душегубство… – Евгения закрыла лицо ладонями. – Дети мои теперь останутся сиротами… Матря хворая стала, Витька воюет… Дети, мои дети… Ох-ох-ох…

– Погоди, не причитай! – оживилась Лидия. – Надо подумать, как от тела избавиться.

Бабка убрала от лица руки и заговорила тише:

– Её мужчина там дожидается. Не дождётся – сам войдёт. Вот беда, так беда…

Лидия украдкой глянула в окно: военный прохаживался – теперь её ухо уловило, как тот от безделья подошвами сминает со скрипом неровности снежной дорожки.

– Я знаю что делать! – резко повернулась она к бабке. – Я труп заберу с собой, а там мы с мужем придумаем, как с ним быть. Там её ни одна душа не хватится и разыскивать никто не будет.

Бабка начала креститься, не отрывая от внучки взгляда.

– Ты только поможешь мне взвалить её на плечи, – продолжала Лидия. – Потащили к вёдрам!

Евгения засуетилась вокруг, пытаясь взять труп за другую руку. Вместе они подтянули тело к точке отправления.

– Дядьке этому скажу, – проговорила вполголоса бабка, – что она попросилась выйти через заднюю дверь и ушла огородами. Люди знают, какая она придурошная, пущай хоть каждый угол обрыщет, хоть по катухам пройдёт…

– Мельницу от крови оботри и спрячь куда-нибудь подальше, прибери здесь.

Евгения встала во весь рост, выпрямила спину, переводя дыхание.

– Кабы не ты, – сказала она, – эта непутёвая… если б не придушила, так Нюрку всё равно бы унесла. А где её тогда искать во время войны? Так и родилась бы ты у непутёвой алкашни незнамо где… Если б родилась…

Лидия, соглашаясь, заторможено кивнула, потом до неё что-то дошло – запоздалые сбившиеся в кучу выводы. Она уставилась на бабку большими с мокрым блеском глазами с вызовом и произнесла:

– Однако, я родилась в твоей семье, а не у алкашни, – в твоей путёвой, уважаемой семье, которая вреда никому не делала, среди скелетов, маринующихся в шкафу. Что же с нею стало, что же вы с ней сделали без моего вмешательства? Может её останки до сих пор покоятся под засыпкой ямы в нашем палисаднике? А вы все молчите, секретами обрастаете, а я одна у нас – дура!

– Никого я в яме не хоронила!

– Да откуда ты знаешь? Если у вас сейчас такое творится, то дальше… мне страшно представить.