Дом иллюзий

В конце концов, в «Газовом свете» реальные преступления Грегори – убийство тети Полы и попытка похитить ее собственность. Происходящее на экране внушает такой ужас именно потому, что мы видим беспощадное домашнее насилие, но насилие эмоциональное и психологическое, а значит – совершенно не вмещающееся в рамки закона. Та же проблема и с нарративами абьюза в квир-парах – как с физическим абьюзом, так и с другими его формами. Чрезвычайно трудно разыскать и истории насилия, особенно те, которые не привели к крайним проявлениям жестокости. Наша культура вовсе не заинтересована в том, чтобы помочь квир-людям осмыслить свой опыт.

В десятом классе[73] в моей группе по литературе оказалась девочка с яркими серо-зелеными глазами и легкой россыпью веснушек на носу. Она была несколько развязна и мужеподобна, но любила те же фильмы, что и я: «Мулен Руж!» и «Жареные зеленые помидоры». Мы сидели наискосок друг от друга и каждый день болтали, так что в конце концов учительница пригрозила нас рассадить.

Она так мне нравилась, что я волновалась, идя на урок, хотя не понимала почему. Она была таким славным другом и такой умницей, что мне хотелось вскочить с места, схватить ее за руку, крикнуть: «Нафиг Хемингуэя» – и уволочь ее из класса. Куда и зачем, я не могла себе представить. Я косилась на ее веснушки и воображала, как буду целовать ее в губы. Думая о ней, я смущалась и страдала. Что же это значило?

Я была влюблена. Вот что. Не так уж сложно понять. Но я не осознавала свою влюбленность, потому что дело было в начале 2000-х годов и я была всего лишь девочкой из пригорода, где толком не работал интернет. Я не знала ни одного квир-человека. Я не понимала себя. Я не знала, что означает желание поцеловать девочку.

Прошли годы. С этим я разобралась. Но я еще не знала, что значит страх перед другой женщиной.

Теперь ты знаешь? Теперь ты поняла?

Дом иллюзий как нежить

Я часто думаю о Дебре Рейд – в тюрьме, не дождавшейся помилования, – какую она, должно быть, ощущала беспомощность. Даже после смерти Джеки она не освободилась от нее. Когда Дебру судили за убийство, брат привез ей платье, надеть на слушания, и первой ее мыслью было: «Если бы Джеки увидела меня в этом, она бы меня убила».

Дом иллюзий как убежище

В ту ночь, когда она гналась за мной по Дому иллюзий и я заперлась в ванной, помню, как сидела, прижавшись спиной к стене и молила Вселенную, чтобы у нее не нашлось инструментов или умения вывернуть ручку из двери. Ее техническая неуклюжесть – мое везение, и мое везение заключалось в том, что я могла сидеть внутри и следить, как дверь прогибается с каждым ударом под весом ее тела. Я могла сидеть там, плакать и говорить, что вздумается, потому что в тот момент это было мое собственное малое пространство, пусть даже после этого оно никогда уже не будет моим. Впредь и до конца пребывания в Доме иллюзий мое тело будет пронзать тревога всякий раз, как я войду в эту ванную, но в тот момент это было настолько безопасное место, насколько вообще для меня доступна была безопасность.

Когда Дебра Рейд вышла по УДО, ей пришлось задержаться в тюрьме, поскольку одним из условий освобождения было найти место проживания, а с этим у нее были проблемы. Она сказала репортеру: «Мне бы только найти жилье, где я могла бы повернуть ручку, запереть дверь собственной ванной и есть еду, которую сама приготовлю».

Я все время думаю о Дебре и этой дверной ручке. Надеюсь, в итоге Дебре удалось найти то, в чем она нуждалась.

Дом иллюзий как двойная игра

И вот самое худшее в этой истории: мир враждебен к вам обеим.

Ваши тела всегда были отверженными. Вы упали за борт этого мира, вместе забрались на какой-то плавучий обломок, и после неизбежного периода безопасности и наслаждений она попыталась тебя утопить. Так что ты не просто злишься или переживаешь: ты страдаешь от предательства.

Дом иллюзий как ненадежный рассказчик

Когда я была ребенком, мои родители, а вслед за ними и братья-сестры частенько рассуждали о том, что я «вечно все преувеличиваю, как в мелодраме» или, того хуже, «веду себя как капризная примадонна». Эти упреки сначала сбивали меня с толку, потом злили. Да, я все переживала глубоко, и вопиющая несправедливость мира вызывала у меня патетический и поэтический ответ, но если подобный отклик умилял в малышке, ни то, ни другое – ни мои переживания, ни моя реакция на эти переживания – не приличествовало подросшей девице. Позднее, когда я рассказывала об этой ситуации невесте, психотерапевту, случайному другу, меня захлестывал ярый гнев. «Почему мы приучаем девочек к мысли, что их взгляд на мир изначально неверен?» – орала я. Я готова была вернуть себе то прежнее клеймо – в конце концов, слово «мелодрама» происходит от «мелос» – «музыка», «мед», да и «капризная примадонна» все-таки примадонна, как ни крути, – но эти клички все еще обжигали.