Дом душ

– Я в этом сомневаюсь. Что ж, мистер Дайсон, раз уж я выслушал вашу историю, теперь справедливо будет поведать свою. Должен сообщить, что я агент по продаже всевозможных диковинок и драгоценностей. Необычная работа, верно? Конечно, я не стремился к такому роду деятельности; я увлекся им постепенно. Мне всегда нравились причудливые и редкие штуковины, и к двадцати годам я собрал полдюжины коллекций. Мало кому известно, что работники, трудящиеся в полях, часто натыкаются на раритеты; вы бы удивились, расскажи я о том, какие вещи иной раз извлекает из земли плуг. В былые дни я жил в сельской местности и скупал все, что приносили мне фермеры; я собрал коллекцию, которую друзья называли скопищем причудливого хлама. Но именно так я ощутил суть дела, а это главное; позже мне пришло в голову, что сии знания вполне можно применить на практике и приумножить доходы. С той поры я объездил почти весь мир, через мои руки прошли некоторые ценнейшие вещи, а еще я поучаствовал в очень трудных и деликатных переговорах. Вероятно, вы слышали о Ханском опале, который на Востоке называют «Камнем тысячи и одного цвета»? Что ж, может статься, обретение этого камня – мой самый существенный успех. Я называю его камнем тысячи и одной лжи, поскольку мне пришлось сочинить цикл народных преданий, чтобы раджа, владелец драгоценности, согласился ее продать. Я платил бродячим сказителям за истории, в которых опал играл жуткую роль; я нанял святого человека – великого аскета, – чтобы он пророчествовал против этой штуковины на языке восточных символов; короче говоря, я напугал раджу до полусмерти. Итак, сами видите, в моей профессии не обойтись без дипломатии. Я должен сохранять бдительность и помнить, что, если не буду следить за каждым шагом и взвешивать каждое слово, жизнь моя оборвется раньше срока. В апреле прошлого года я узнал о существовании одного весьма ценного и старинного резного камня; он находился на юге Италии во владении семьи, которая понятия не имела о его реальной стоимости. По моему опыту, иметь дело с невеждами сложнее всего. Встречались мне фермеры, убежденные в том, что шиллинг Георга I – немыслимая ценность; и всякий раз, когда я терпел поражение, к нему был причастен кто-нибудь из означенной категории людей. Размышляя над этими фактами, я понял, что приобретение сего камня потребует изощренной дипломатии; я мог бы заполучить его, предложив сумму, приближающуюся к реальной стоимости, но стоит ли говорить, что это был бы весьма неделовой подход. Более того, сомневаюсь, что меня ждал бы успех, ибо от сумм как будто бы огромных в подобных людях пробуждается алчность, а низкое коварство, заменяющее ум, тотчас же подсказывает, что на самом деле объект торга по меньшей мере вдвое дороже. Конечно, если речь о заурядной диковинке – старинном кувшине, резном сундуке или причудливом медном фонаре, – можно не волноваться; едва алчность владельцев становится чрезмерной, коллекционер со смехом уходит прочь, ибо знает, что эта вещь отнюдь не уникальная. Но я страстно желал обладать камнем, и поскольку не собирался платить за него больше сотой доли реальной стоимости, понимал, что придется пустить в ход, скажем так, все мое воображение и дипломатический талант. Увы, я пришел к выводу, что с таким делом мне не справиться в одиночку, и доверился помощнику – молодому человеку, коего считал подающим надежды. Звали его Уильям Роббинс. Мой план заключался в том, чтобы Роббинс выдал себя за средней руки торговца драгоценными камнями; он умел немного болтать по-итальянски, вследствие чего ему надлежало отправиться в означенный город и каким-то образом взглянуть на желанный камень, – возможно, предложив на продажу те или иные побрякушки, но детали я оставил на его усмотрение. Затем в игру вступал я, однако не стану докучать вам, рассказывая историю дважды. В назначенный срок Роббинс отправился в Италию с ворохом необработанных камней, несколькими кольцами, а также ювелирными изделиями, которые я специально купил в Бирмингеме ради этой экспедиции. Спустя неделю я последовал за ним без особой спешки и в пункт назначения прибыл лишь через четырнадцать дней. В городе имелась приличная гостиница; когда я спросил хозяина, много ли в окрестностях иностранцев, он мало что мог мне сказать в ответ. По слухам, какой-то англичанин остановился в маленькой таверне, – вроде бы, странствующий торговец, который продавал красивые побрякушки за гроши и охотно скупал старый хлам. Пять-шесть дней я никуда не торопился и, должен признать, наслаждался жизнью. Частью плана было заставить местных жителей поверить, что я невероятно богат; и я знал, что экстравагантность моих блюд и стоимость каждой выпитой мною бутылки вина, перефразируя Санчо Пансу, не прокиснет в желудке хозяина.[120] В конце недели мне посчастливилось свести в кафе знакомство с синьором Мелини, владельцем желанного камня, и его радушие вкупе с моей сердечностью привели к тому, что вскоре я сделался другом семьи. Во время третьего-четвертого визита мне удалось заставить итальянцев рассказать об английском торговце, который, по их словам, говорил на кошмарном итальянском. «Но это неважно, – сказала синьора Мелини, – потому что он продает красивые вещи необычайно дешево». «Надеюсь, в конце концов не окажется, что он вас обманул, – предостерег я. – Ибо, должен признать, англичане сторонятся этих типов. Они, как правило, на все лады расхваливают дешевизну своих товаров, после чего выясняется, что те вдвое дороже, чем более качественные вещи, которые можно купить в какой-нибудь лавке». Новые друзья не желали меня слушать, а синьора Мелини настояла на том, чтобы показать мне три кольца и браслет, которые купила у странствующего торговца. Она сказала, какую цену заплатила; тщательно изучив вещицы, я вынужден был согласиться, что сделка хорошая, и Роббинс действительно продал ей украшения примерно на пятьдесят процентов ниже рыночной стоимости. Я восхитился безделицами и, возвращая их хозяйке, намекнул, что странствующий торговец, вероятно, глуповат по меркам своего ремесла. Два дня спустя, когда мы пили вермут в кафе, синьор Мелини мимоходом упомянул, что показал известному нам торговцу некую вещицу – и получил довольно заманчивое предложение. «Многоуважаемый сэр, – сказал я, – надеюсь, вы не забудете об осторожности. Я уже говорил вам, что в Англии у странствующих торговцев репутация весьма невысокая, и даже если этот тип выглядит простаком, он вполне может оказаться отпетым мошенником. Могу я узнать, что за вещицу вы ему показали?» Итальянец ответил, что это симпатичный камушек, на котором вырезано некое изображение; люди говорили, он старинный. «Мне бы хотелось его изучить, – сообщил я. – Так уж вышло, что я повидал немало подобных резных камней. В одном из музеев Лондона есть прекрасная коллекция». Настал час, и мне показали камень; столь желанная драгоценность оказалась в моих руках. Я изучил ее с равнодушным видом и небрежно положил на стол. «Не могли бы вы сказать, сеньор, сколько мой соотечественник вам предложил за эту штуковину?» «Ну, – ответил итальянец, – по словам моей жены, этот человек, должно быть, сумасшедший; он сказал, что готов дать двадцать лир».