Дом душ

^{– Вижу, вы способны узреть живописную сторону Лондона, – сказал новый знакомец. – Мне этот великий} город тоже кажется этюдом, полным любви к жизни. Но как малочисленны те, чей взор пронзает покровы мнимого однообразия и убожества! Я прочитал в газете, – говорят, у нее самый большой тираж в целом мире – сравнение Лондона и Парижа, кое решительным образом следует признать великим шедевром бессмысленной глупости. Представьте себе, если сумеете, человечишку с посредственным интеллектом, предпочитающего парижские бульвары нашим лондонским улицам; представьте себе индивидуума, призывающего до основания разрушить наш чарующий город, чтобы здесь, в Лондоне, воспроизвести скучное однообразие белого склепа, также известного как Париж. Уму непостижимо, верно?

– Многоуважаемый сэр, – сказал Дайсон, рассматривая Бертона с немалым интересом, – искренне согласен с вашим мнением, но не могу разделить ваше удивление. Вы слышали, сколько Джордж Элиот получила за «Ромолу»[117]? Знаете, каким был тираж «Роберта Элсмира»[118]? Вы регулярно читаете «Тит-Битс»[119]? Я, наоборот, постоянно удивляюсь и радуюсь, что Лондон не застроили бульварами еще двадцать лет назад. Я восхваляю эту изысканную, изломанную линию горизонта, которая так выделяется на фоне бледной зелени, тусклой синевы и румяных облаков заката, но изумляюсь я сильней, чем восхваляю. Что касается Сент-Мэри-ле-Стрэнд, то церковь уцелела лишь благодаря самому настоящему чуду. Строение утонченной красоты – там, где могла бы проехать шеренга из четырех омнибусов! Поистине, вывод совершенно очевиден. Разве вы не читали письмо человека, который предложил немедля упразднить всю непостижимую систему, согласно коей с незапамятных времен определяют дату Пасхи, поскольку ему не нравится, что каникулы у сына начинаются так рано, 25 марта? Но не пора ли нам продолжить путь?

Они задержались на углу улицы на северной стороне Стрэнда, наслаждаясь контрастами и чарующей силой пейзажа. Дайсон жестом указал дорогу, они зашагали по сравнительно пустынным улицам, понемногу отклоняясь вправо, и таким образом добрались до жилища Дайсона на окраине Блумсбери. Мистер Бертон устроился в удобном кресле у открытого окна, а Дайсон зажег свечи, достал виски с содовой и сигареты.

– Говорят, они весьма хороши, – сказал он, – но сам я в таких вещах не разбираюсь. Для меня существует только крепкий табак. Полагаю, не стоит искушать вас трубочкой?

Мистер Бертон с улыбкой отказался от предложения и взял из шкатулки сигарету. Выкурив ее наполовину, проговорил не без колебаний:

– С вашей стороны, мистер Дайсон, весьма любезно пригласить меня сюда; дело в том, что речь идет об интересах чересчур серьезных, чтобы обсуждать их в баре – вы сами убедились, там повсюду слушатели, вольные либо невольные. Я так понял, высказанная вами фраза касалась странного лондонца, который испытывает смертельный страх перед молодым человеком в очках?

– Да, верно.

– А вы не могли бы посвятить меня в тайну, которая породила сии размышления?

– Разумеется. Вот как все случилось, – и Дайсон вкратце описал приключение на Оксфорд-стрит, уделив внимание неистовой жестикуляции мистера Уилкинса, но полностью умолчав об истории, рассказанной в кафе. – Он мне поведал, что живет в постоянном страхе встречи с этим молодым человеком в очках; я расстался с ним, лишь убедившись, что он в достаточной степени успокоился и может позаботиться о самом себе.

– Ну надо же, – проговорил мистер Бертон. – А вы действительно видели этого таинственного молодого человека?

– Да.

– И можете его описать?

– Ну, он и впрямь юноша, бледный и нервный. У него маленькие черные бакенбарды, а очки довольно большие.

– Но это же изумительно! Вы меня поразили до глубины души. Узнайте же, почему я так заинтересовался этой историей. Я ни в коей мере не опасаюсь встречи с темноволосым молодым человеком в очках, но склонен считать, что означенная персона предпочла бы не встречаться со мной. Как же верно вы его описали! Нервно поглядывает по сторонам, да? И, как вы заметили, он носит крупные очки, а бакенбарды у него маленькие. Решительно невозможно, чтобы существовали два абсолютно одинаковых человека, и при этом один внушал ужас, а другой, осмелюсь предположить, всей душой стремился бы кое-кому не показываться на глаза. Но скажите, вы его с той поры хоть раз видели?

– Не видел, хотя весьма старательно высматривал. Но, разумеется, он мог покинуть Лондон, да и Англию, если уж на то пошло.