Дом душ

Можно догадаться, что я немедленно написал своему другу, поблагодарил его за копию надписи и в непринужденной манере расспросил об инциденте. Вкратце история, которую мне поведали, выглядела следующим образом: женщина по фамилии Крэдок потеряла своего мужа днем ранее и отправилась сообщить печальную новость родственнику, живущему примерно в пяти милях. Она выбрала короткий путь, ведущий мимо Серых холмов. Госпожа Крэдок, которая тогда была совсем молодой, так и не попала в дом родственника. Поздно ночью фермер, искавший отбившихся от стада овец, шел через Серые холмы с фонарем и собакой. Его внимание привлек шум, описанный им как своего рода плач, жалобный и прискорбный; ориентируясь на звук, он обнаружил несчастную миссис Крэдок, которая скорчилась подле известняковой скалы, раскачиваясь всем телом и причитая так душераздирающе, что фермеру, по его словам, сперва пришлось заткнуть уши, ибо ему захотелось бежать куда глаза глядят. Женщина позволила отвести себя домой, и соседка пришла о ней позаботиться. Всю ночь миссис Крэдок плакала, перемежая причитания с выкриками на непонятном языке, и прибывший впоследствии доктор объявил ее невменяемой. Неделю она пролежала в постели, по словам очевидцев, то причитая, словно навеки проклятая грешница, то впадая в тяжелое забытье; все решили, что она лишилась рассудка из-за утраты, и доктор ничуть не сомневался, что бедняжка не выживет. Нет нужды уточнять, что я живо заинтересовался этой историей и заставил друга периодически отчитываться обо всех новостях. Так я узнал, что на протяжении шести недель женщина постепенно пришла в себя и через несколько месяцев родила сына, которого окрестили Джервейсом – он, к несчастью, оказался слабоумным. Таковы были факты, известные жителям поселка; но для меня, хоть я и побледнел при мысли о неимоверных гнусностях, которые, несомненно, имели место, все это было не чем иным, как доказательством моей правоты, и я неосторожно намекнул некоторым друзьям-ученым о своем открытии. Едва эти слова вырвались из моих уст, я горько пожалел о своей несдержанности и о том, что выдал величайшую тайну всей жизни, однако впоследствии со смесью облегчения и негодования обнаружил, что страхи совершенно неуместны: друзья открыто поиздевались надо мной и сочли безумцем; я естественным образом разгневался, но втайне усмехнулся, ибо в окружении этих болванов мой секрет был в такой же безопасности, как если бы я поведал его пескам пустыни.