— Свидетельств? Вряд ли можно доверять девятилетнему пацану. Есть полет фантазии, а есть глупые бредни. Мы требуем точности, это же не игра «соедини точки — и увидишь лицо». Нет, я не могу допустить этого, поскольку профессор Ферентину совершил смертный грех, сделав слишком смелые выводы из недостаточных данных.
Ага, заговорил о смертном грехе, думает Ферентину, но это ты совершил его, Огюн Салтук. Ты настроил против себя собственных экспертов. А если прибавить к первой ошибке вторую, фатальную, — вы не понимаете, о чем я, а аудитория понимает, и я тоже понимаю, в итоге эта гремучая смесь убьет вас.
— Вы говорите о недостаточных данных, — говорит Георгиос, его руки теперь уже перестали дрожать, голос тверд и звонок. — Не лучше ли сказать «минимальных»?
— Что? — Салтук понимает, что происходит, но уже ничего не может исправить.
— Я говорю о когнитивном скачке, о теории, согласно которой наш разум, работая с минимальной информацией, может совершать скачки интуиции, достигая куда большего, чем при целенаправленном мышлении. Теория звучит так, если я правильно помню. Богатая и полная экология информации, когда одни данные не затмевают другие, не в этом ли теория?
Огюн Салтук теряет дар речи. Когнитивный скачок. Его только что ткнули носом в то, что он не понимает собственную теорию.
— Как называется ваша книга, профессор Салтук? — спрашивает Георгиос Ферентину. Десять лет он ждал этого момента, и в итоге вышло довольно жалкое зрелище — видеть кого-то уничтоженным публично. Но Георгиос насладится этим по полной, насладится каждым звуком. Никто не умеет так мстить, как греки.
— «Большой скачок», — отвечает Салтук. К чести сказать, отвечает громко и четко, но его лицо становится белым как мел.
— «Когда незнание действительно во благо», — заканчивает за него Георгиос Ферентину.
Салтук бормочет что-то о том, что они превысили лимит времени, быстро объявляет очередной кофе-брейк, чтобы хоть как-то восстановить самообладание, но все понимают, что с ним покончено, и группе «Кадикей» тоже конец. Все присутствующие спонтанно разбились на маленькие кучки, обсуждают нано, анализируют «большой скачок» Георгиоса, споря о нейрохимии веры. Огюн Салтук стоит в одиночестве у окна, отделенный от окружающих сворой сотрудников МИТ. Георгиосу тут делать нечего. Он потихоньку ушел бы, но на верхней площадке лестницы в псевдостиле «рококо» его перехватывает Эмрах Бескардес.
— Хотели улизнуть втихаря?
— Не думаю, что я могу внести какой-то вклад, — говорит Георгиос.
— Я рад, что, когда дело доходит до нескрываемой агрессии, люди круче, чем грачи.
Георгиос краснеет:
— Нет, мне не стоило этого делать. Я наговорил лишнего, позволив злости взять верх. Я был жесток.
— Я был рад провести в вашей компании эти несколько дней, за которые мне слишком много заплатили при минимуме работы, в вашей компании, профессор Ферентину. Я узнал кое-что новое. — Бескардес пожимает руку Георгиосу. — Надо почитать ваши работы.
— Это экономика, мрачная наука. Вон мой водитель. Был рад познакомиться с вами, доктор Бескардес. Никогда не смотрел на ворон под таким углом.
— Не спускайте глаз с этих ворон, — кричит ему вслед Бескардес с блестящей лестницы. — Они еще те сволочи.
— Джинны говорят мне, что ты занимался наноинженерией, — говорит Недждет Здоровяку.
Прошло два часа в тишине, с тех пор как Женщина и Волосатый вышли из комнаты. До него доносились разговоры на повышенных тонах, радио, включенное на полную громкость, чтобы заглушать спор, хлопанье дверей. Здоровяк на нервах, сидит тихо, как мышка, не задает вопросов и не отвечает на вопросы Недждета.