Дом дервиша

Мы — лишь пена на поверхности бактериального мира, мы — выжившие. А теперь то, что больше интересует меня и, как я подозреваю, так называемую террористическую группу тоже, — потенциал нанотехнологии в области перепрограммирования нашей личности. Конечная победа в любом конфликте сокрыта в умах и сердцах. В прошлом всегда было легче убить, чем привлечь на свою сторону, но настала эра идеологического конфликта. Наши военные разработали нанотехнологические вещества, которые помогают лучше концентрироваться на задаче, лучше работать в команде, которые делают нас более агрессивными и восприимчивыми и, что важно, приглушают эмпатию. Летчики, дальнобойщики, программисты, актеры, спортсмены и женщины постоянно сидят на нано, а образ трейдера с Левента, который ни дня не начинает, не вдохнув нано, уже стал клише. Итак, мы привычно используем нановещества, чтобы улучшить концентрацию, развить общительность, память, способность учиться или получить безопасную краткосрочную информацию. Мы можем покупать настроения, эмоции, черты характера, вовсе нам не свойственные. Молодые люди по ночам принимают коммуникабельность, влечение и раскрепощенность. Мы без зазрения совести даем детям нано во время экзаменов. Когда меня пригласили в эту группу, то я должен был вдохнуть нано, благодаря которому контактный номер сохранился в краткосрочной памяти. Мы вовлечены в массовый, нерегулируемый и импровизированный эксперимент по перепрограммированию нас самих. Подлинный смысл нанотехнологий — не трансформация мира, а трансформация человечества. Мы можем найти новое определение, что значит быть человеком. Разумеется, молодежь описала бы это куда более неприятным выражением «нанохакерство», но вот мое личное мнение: подобное невозможно без участия тех, кто занимается политическим, социальным и религиозным проповедничеством, то есть тех, кто нацелен завоевать умы и сердца. Нанотехнология — это оружие, которое выбирают для себя те, кто пытается обратить нас в свою веру. Это меч пророка. У меня есть основания полагать, что мы достигли той точки, когда такая атака не просто возможна, но и вероятна.

Девлет Джебер медленно произносит своим раскатистым басом:

— Это очень необычная теория, профессор Ферентину, я уверен, не нужно напоминать вам о том, каких доказательств требуют подобные теории.

— Я знаю, профессор Джебер. У меня таких доказательств нет. Но я могу рассказать вам о той цепочке событий, которые привели меня к этому необычному заключению. Итак, в понедельник рано утром в трамвае на проспекте Неджатибей смертница взрывает бомбу, об этом кратко рассказали в новостях. Профессор Салтук упоминал об этом в предисловии к нашему заседанию. Единственная жертва — сама смертница. Это необычно. Полицейские ройботы прибыли на место, чтобы задержать и идентифицировать пострадавших. Но не только они. У меня есть доказательство, что еще одна группа — почти наверняка та самая группа, которая убедила бедную женщину принести себя в жертву, — наблюдала за местом происшествия при помощи собственных роботов-разведчиков.

— Вы должны представить нам это доказательство, — говорит профессор Джебер, ведущий теоретик права, придерживающийся левых взглядов.

Георгиос склоняет голову в знак уважения:

— Дело в правовой защите информации, — говорит он. Джебер кивает. — Эти роботы, по-видимому, получили задание идентифицировать личности и следить за некоторыми избранными потерпевшими. Один из них — мой сосед, молодой парень по имени Недждет Хасгюлер. Он ничего собой не представляет: амбиций особо никаких и мутное прошлое. За ним присматривает брат Исмет, который руководит тарикатом из своей квартиры на первом этаже, а заодно ведет заседания любительского суда шариата. От такого парня вы бы в последнюю очередь ожидали, что он начнет видеть джиннов.

Брови Бескардеса ползут вверх. Участники группы перешептываются. Салтук нервничает и пытается найти предлог, чтобы прервать Георгиоса. Беззаботного грача нигде не видно.