Дом дервиша

Георгиос ненавидел тогда Огюна Салтука, ненавидел со всей эллинской силой и страстью за все годы академических трений, за натянутые отношения и плохо скрываемую враждебность — Салтук сразу же открыл свои карты. Каждое крошечное язвительное замечание, придирка, каждый раз, когда ставились под сомнения его способности, авторитет, оригинальность, преданность делу, — были прелюдией к этому грязному перевороту.

— И вот еще что, — добавил Салтук. — У вас есть правительственные разрешения и доступ к секретной информации, боюсь, нам придется пересмотреть этот вопрос.

— Почему бы вам просто не назвать меня греческим предателем, и покончим с этим? — Георгиос пулей вылетел из комнаты.

У него звенело в ушах, пока он несся по пустым коридорам и через четырехугольный двор, больно сжималось в груди. Глупые надежды, пустые фантазии вспыхивали и гасли в мозгу: поездка за границу с лекциями, работа в США, Германии или Британии, создание бестселлера, карьера обласканного журналистами поп-экономиста, номинация на Нобелевскую премию. С таким же успехом можно было пожелать сверхспособностей или надеяться, что Господь снизойдет с тучных роскошных облаков, которые летят над весенним Стамбулом. С ним покончено. Ветер дул и посыпал голову Георгиоса Ферентину цветами миндаля.

С деревьев летели листья, когда экономический факультет университета Стамбула объявил о создании новой кафедры экономической психологии, и первым заведующим стал профессор Огюн Салтук.

Кофейная чашка Георгиоса звенит на блюдце от нахлынувшей ярости. Темная и сильная, долго вызревавшая злость старика. Он должен сделать это сейчас. У него есть возможность, у него есть оружие. Нет, не ради мести. Ради правды. Воздавая за то, во что его превратили, может быть, из тщеславия или по глупости, в изгоя в собственном городе. Когда он вступит в схватку с Огюном Салтуком, то исключительно ради справедливости.

Очередь, получившая свой кофе, разворачивается в обратном направлении и движется в главный зал, откуда открывается мрачный вид на резервуары для газа. Это технический перерыв. Первая сессия затянулась, и Огюн Салтук хочет побыстрее покончить с ней и двинуться дальше. Георгиос подозревает, что его хозяева в МИТ просто не понимают того, что Огюн Салтук им втюхивал. Фатих Дикбас лепечет что-то о макроэкономическом терроризме как геополитическом инструменте, основываясь на опыте российско-европейской газовой дипломатии в первой декаде века. Он ужасный оратор, скучный донельзя. Огюн Салтук волнуется и посматривает на часы. Наконец Дикбас неубедительно замолкает, и через пару секунд Огюн Салтук спрашивает:

— Будут еще какие-то комментарии? Нет?

Рука Георгиоса Ферентину спокойно лежит на столе. Теперь он медленно поднимает ее.

— Я хотел бы кое-что сказать.

— Мы надеялись перейти к следующему пункту программы, — говорит Огюн Салтук, помахивая руками так, словно разматывает моток пряжи — жест детский и покровительственный. — У вас будет возможность высказаться на завтрашней заключительной сессии.

— Полагаю, то, что я скажу, требует незамедлительных действий, — говорит Георгиос. Вся присутствующие, кажется, затаили дыхание. Воцаряется тишина. Галка заняла свое место на подоконнике.

— А я хочу послушать профессора Ферентину, — заявляет Бескардес.

— И я, — подает голос Сельма Озгюн. — Его голоса не хватает на наших заседаниях.

Многие из присутствующих согласно кивают.

— Хорошо, — говорит Салтук, поджимая нижнюю губу. — Поделитесь же с нами, профессор Ферентину.

Георгиос хлопает в ладоши и наклоняется вперед. Он всматривается в лица участников.

— В начале наших посиделок профессор Салтук попросил нас дать волю фантазии. Мы можем не сдерживать себя, нам все позволено. В этой связи я бы хотел предложить подумать о возможности террористической атаки на Балканы, Центральную и Южную Европу с использованием нановеществ, которые распространят по системе газопроводов.

За столом ропот, бормотание, собравшиеся ерзают на своих местах. Георгиос обводит взглядом комнату. Как и ожидалось, майора Октая Эйилмеза нет на месте. Бескардес пишет на своем экране слово «супер».

— В моем возрасте, как я обнаружил, я часто задумываюсь о санкционированных страхах. Санкционированный страх в отношении нанотехнологий — это то, что пресса называется «сценарием серой слизи», — вышедший из-под контроля репликатор разрушил все. Однако, как вам подтвердит любой биолог, мы уже живем в таком мире: подавляющее количество биомассы на нашей планете — это бактерии, вот вам и биологические репликаторы. Если нам что и скажут о нанотехнологической революции, так это то, что она станет конвергенцией биологического и искусственного.