Долгое отступление

Выступая в Гааге на конгрессе «Интернационала», Маркс говорил, что в Англии, Америке и, быть может, в Голландии «рабочие могут добиться своей цели мирными средствами»[57]. А в предисловии к английскому изданию первого тома «Капитала» Энгельс указывал, что, по мнению Маркса, в Британии «социальная революция может быть осуществлена всецело мирными и легальными средствами», другое дело, что даже там правящие классы вряд ли подчинятся мирной и легальной революции без «бунта в защиту рабства»[58]. Данную мысль Энгельс неоднократно повторял на разные лады, подчеркивая, что насилие придется применять не для отмены демократических институтов, а для их защиты от тех, кто не смирится с реализованной через эти институты волей большинства.

Разбирая проект программы немецкой социал-демократии, Энгельс писал: «Можно себе представить, что старое общество могло бы мирно врасти в новое в таких странах, где народное представительство сосредоточивает в своих руках всю власть, где конституционным путем можно сделать все что угодно, если только имеешь за собой большинство народа: в демократических республиках, как Франция и Америка, в таких монархиях, как Англия, где предстоящее отречение династии за денежное вознаграждение ежедневно обсуждается в печати и где эта династия бессильна против воли народа»[59]. Совершенно иначе дело обстоит в Германии, где парламент слаб, а правительство всесильно. Но это тем более означает, что необходимо бороться одновременно и за демократические права, и за социальные преобразования.

С точки зрения Энгельса, трудящиеся и их политические представители жизненно заинтересованы в политической свободе. «Если что не подлежит никакому сомнению, так это то, что наша партия и рабочий класс могут прийти к господству только при такой политической форме, как демократическая республика. Эта последняя является даже специфической формой для диктатуры пролетариата, как показала уже Великая французская революция»[60].

И в начале XX века взгляды Энгельса не только никем из вождей социал-демократии (включая и В. И. Ленина) не оспаривались, но и воспринимались как очевидная часть политической повестки левых, не нуждающаяся в особых уточнениях и разъяснениях. Более того, Ленин неоднократно обвинял своих товарищей в недооценке работы по защите политических прав: «Напротив, как невозможен победоносный социализм, не осуществляющий полной демократии, так не может подготовиться к победе над буржуазией пролетариат, не ведущий всесторонней, последовательной и революционной борьбы за демократию»[61]. Карл Каутский, считавшийся главным хранителем марксистской ортодоксии, говорил то же самое: «Для нас социализм без демократии немыслим. Под современным социализмом мы понимаем не только общественную организацию производства, но также демократическую организацию общества. Поэтому социализм для нас нераздельно связан с демократией. Нет социализма без демократии»[62].

Как видим, до русской революции 1917 года или, по крайней мере, до начала Первой мировой войны между Лениным и Каутским не было никаких разногласий по вопросу о значении политической свободы. Острая полемика между ними началась гораздо позже, когда надо было оценивать и объяснять практические меры, предпринятые большевистским правительством уже в условиях Гражданской войны.

Правда, у Ленина мы можем во множестве найти весьма резкие нападки на парламентаризм. Но эти высказывания относятся либо к периоду Первой мировой войны, либо ко времени, когда большевики уже находились у власти и им приходилось вести полемику с правыми социал-демократами. В первом случае достаточно взглянуть на контекст реальной европейской политики 1914–1918 годов, чтобы понять, насколько выпады Ленина являются обоснованными. А во втором случае совершенно очевидно, что лидер советского государства вынужден оправдывать уже сложившуюся политическую практику, которая, увы, давала слишком много поводов для обвинений в недостатке демократизма.