Долгий сон статуи (СИ)

Пробегая мимо здания горсовета, где работала Клеопатра Викентьевна, Женина мама, Пат втянул голову в плечи и постарался прошмыгнуть как можно быстрее. Они сюда приехали в конце мая – как раз школа закончилась. Клеопатра Викентьевна, Паруса – ну, то есть Владимир Викентьевич, Женин дядя, – и сама Женя.

Там, за закрытыми белыми жалюзи Клеопатра Викентьевна сейчас, верно, распекала кого-то по телефону, или вчитывалась в бесконечные бумаги, или просматривала столбцы цифр на экране ноутбука. Да мало ли что там она еще делала. Важно не то. Важно то, что Пат чувствовал себя виноватым, хотя уж конечно следить за Женей не входило в его обязанности. И хорошо представлял себе, как вдруг посереет круглое полное лицо Клеопатры Викентьевны, как загорится тревога в тщательно подкрашенных больших глазах – “Женя исчезла”.

Оставался еще музей. Женя раньше в музей одна не заходила. Пат как-то без слов понял, что музея она словно побаивалась, его пустоты и гулкости, поскрипывания рассыхающегося деревянного пола, строгих взглядов старых темных холстов и досок, запаха мастики, смешанного с полынным холодящим язык дыханием сухих трав, которые бабушка распихивала в уголки. Хотя вот трав Женя вряд ли опасалась – от нее самой пахло нагретой солнцем травой, особенно от волос, крупно-курчавых и стриженных коротко, как у мальчишки.

“Мы только хотели нарвать травы”, – низковатый мелодичный Женин голос спас его из цепких рук скульптора Фетисова. Скульптор Фетисов, с вытаращенными безумными глазами, бешено вращающимися в глубоких глазницах, сразу странно успокоился и перестал тянуть Пата за рубаху. В общем-то Пат мог вырваться и сам – скульптор Фетисов макушкой едва доставал до его уха. Мог вырваться, мог эффектно бросить скульптора Фетисова через бедро. Но не стал, чувствуя, что этим невозвратимо перейдет какую-то грань. Тем более, что скульптор Фетисов поймал Пата в своем саду, в чаще бетонных, гипсовых и глиняных голов, торсов, рук и ног. “Извините, пожалуйста, – пробормотал вслед за Женей и Пат. – У вас такая... хорошая полынь. Можно?..” Фетисов по одному, будто зверь когти, разжал длинные сильные пальцы и выпустил его руку. “Полынь... да. Все порастет полынью”, – пробормотал он, вертя головой, осматривая свое лепное воинство. Больше он ничего не сказал, ушел в дом, не обернувшись. А Женя принялась рвать полынь. “Скорее! Помогай!” – шепнула она. Они нарвали большую охапку, лавируя между серых и белых изваяний. Потом Женя спросила, который час, и ужаснулась, услышав. “Мама умрет от беспокойства! И я еще, как назло, мобильный забыла”. Она поспешно сунула полынную охапку Пату в руки, потом извлекла из сумки зеркальце, посмотрелась в него, тщательно вытерла пыльное лицо влажной салфеткой. Пригладила встрепанные волосы и так же заботливо убрала зеркальце. И только после этого снова взяла охапку травы.

Пат тогда осмотрел ее новенькие стильные джинсы, на футболку с большим принтом – фото какой-то томной очкастой особы, – и презрительно усмехнулся про себя. Все-таки прав был Паруса, когда многозначительно говорил “одноклеточные” в сторону девиц Жениного возраста. Кроме собственной физиономии и шмоток таким ничего не надо. Но потом Пат вспомнил, что Женя бросилась на помощь ему, незнакомому человеку, и спасла его от Фетисова и от той самой грани. “Мне пора”. И только короткая застенчивая улыбка в ответ на то, что Пат решительно двинулся вместе с ней по улице, ведущей к центру их городка. И даже покорно стоял рядом, пока Клеопатра Викентьевна изливала на кудрявую Женину голову весь поток бурного родительского гнева.

- Твоя мама всегда такая? – спросил Пат при их следующей встрече. Женя кивнула.

- Она за меня переживает.

Ясно, что переживает. Только так орать за двадцатиминутное опоздание и забытый мобильный... Пату стало жалко Женю.

- Знаешь, зачем я к Фетисову полез? – сказал он неожиданно для себя. Женя молча помотала головой. – Хотел найти его наброски. К памятнику.

И Пат рассказал, что искал наброски того проекта мемориала войны, который делал Фетисов. В позапрошлом году проводился конкурс на лучший проект, который и должны были воплотить в городском парке на центральной аллее. Фетисов, единственный в городе скульптор, единственный же представил фигуры в полную величину – разметавшийся на земле мертвый солдат и скорбно застывшая над ним женская фигура, укутанная вдовьим покрывалом. Проект Фетисова чуть было не победил, но кто-то из начальства как бы мимоходом бросил – дескать, в нашем районе кровопролитных боев не было, поэтому столь трагический памятник будет только навевать ненужную грусть. И победил проект скульптора откуда-то из соседнего района – тот самый атакующий солдат, высеченный из красноватого зернистого гранита и теперь вечно бросающийся в растянутую во времени атаку на посетителей парка. Ночами этот солдат выглядел просто жутко, среди детворы поползли страшилки с участием “Орущего”, как прозвали солдата.