Доктор Смерть

Ира действительно была не при чем. Кирилл понял это в понедельник, когда после очень напряженного разговора с заведующим кафедрой, ему на мобильный позвонил мужчина, представившийся зятем покойного Василия Мефодьевича. Сначала он сказал о том, как ему и его жене недостает «умершего по вашей вине замечательного человека», а затем, с бьющим через край ехидством спросил, не читал ли Кирилл субботний выпуск «Московского сплетника». Пазл сложился моментально – Кирилл вспомнил, что зять Василия Мефодьевича был каким-то телевизионным деятелем, а эта шатия-братия тесно связана с журналистами. Вот, оказывается, откуда ветер дул… Зря он только блинчики в окно выбросил и в гостиницу съехал. Надо срочно все исправить!

Исправить не удалось. На все попытки примирения Ирина отвечала (причем – на повышенных тонах), что это раньше она была слепой дурой, а теперь прозрела и не желает иметь ничего общего с «подонком и убийцей». То ли действительно обиделась, то ли решила красиво соскочить с катящегося под откос поезда – хрен поймешь. Но процедуру развода запустила, причем – через адвоката, лощеного хлыща с двойной аристократической фамилией, которую Кириллу никак не удавалось запомнить. Вот зачем, скажите на милость, понадобилось разводиться с помощью адвоката? Разве нельзя было полюбовно все поделить и разбежаться? Типичная истерика в стиле: «я не желаю общаться с тобой, разговаривай с моим адвокатом!».

На кафедре повторилась давняя история.

– Лично я ничего не имею против вас, – нудил Папуля, – но, в первую очередь я должен думать о репутации кафедры и всего университета в целом…

Все сотрудники, кроме Дажилиной и секретарши Полины Михайловны демонстративно игнорировали Кирилла. Возможно, Полина Михайловна вела бы себя точно так же, ибо бо̀льшей подхалимщицы на кафедре не было, но ей волей-неволей приходилось общаться с ним по рабочим вопросам.

Можно было упереться рогом и заявить, что до окончания срока трудового договора он никуда не уйдет, но это было бы неправильно с тактической точки зрения, да и со стратегической тоже. Кирилл упросил шефа дать ему две недели срока и тоже нанял адвоката, который рекламировал себя как специалиста по улаживанию деликатных вопросов. Поначалу адвокат твердо обещал добиться публикации опровержения, но на четвертый день после получения аванса заявил, что ничего сделать невозможно, потому что у редакции есть подтверждение каждого напечатанного факта. Можно подумать, что Кирилл этого не знал! Он сам сразу же сказал специалисту по улаживанию деликатных вопросов, что упомянутые в статье факты соответствуют действительности. Но ведь существует такое понятие, как неприкосновенность частной жизни! А еще можно договориться с редакцией полюбовно, то есть – за деньги. Газета уже сняла пенки с публикации скандальной статьи, так почему бы не заработать еще немного на ее опровержении? На репутации издания опровержение вряд ли скажется – никто, кроме заинтересованных лиц, этих нескольких строк на последней страницы не заметит, – а вот профессору Антипову поможет удержаться на занимаемой должности. Написали, хотя бы, что «редакция приносит извинения профессору К. М. Антипову», Кириллу хватило бы и этого. Но – нет! Не написали, не извинились, ни в чем не пошли навстречу. Только тридцатник адвокату заплатил не пойми за что.

Явно с ректорского благословения статью взялись обсуждать на ученом совете. Вот казалось бы – какое дело ученым мужам до пасквиля, опубликованного в пожелтевшей от бесстыдства прессе? Да мало ли что могут написать эти акробаты пера и шакалы ротационных машин! Однако же пришлось оправдываться, словно на суде, но оправданий и объяснений никто не слушал. Кирилл попробовал, было, напирать на то, что его заслуги многократно превосходят все, что пытаются поставить ему в вину, но коллеги завели песнь о чистоте белого халата и о чистоте репутации университета, а заведующий кафедрой общей патологии и патологической физиологии Вальдовас позволил себе ляпнуть, что по одной паршивой овце судят обо всем стаде. Примечательно, что никто его не одернул.

– Авигдор Самуилович прав, – сказал с места Кирилл. – Вы – стадо! Стадо паршивых овец, с которыми я не желаю иметь ничего общего. Спасибо за все и желаю вам сдохнуть!

Хотелось еще показать рукой неприличный жест, но это было бы некрасиво. Культурные люди выражают мысли посредством слов, а не при помощи рук.