Доктор Смерть

Пребывание в Калининграде рассматривалось как временное, поэтому Кирилл снимал квартиру, хотя, в принципе, мог бы продать свою ярославскую трешку на Пушкина и купить на вырученные деньги что-нибудь скромно-приличное в Калининграде, который Кирилл уже привык называть на местный манер Кёнигом. Но как-то раз Михаил Александрович сказал ему, что департамент не разорится, если предоставит квартиру ценному специалисту, надо только проработать в Кардиоцентре три года. Тоже хорошо, даже если не оставаться здесь навсегда, то иметь резиденцию на Балтике не помешает.

Единственным минусом калининградского бытия стал дефицит общения. С коллегами Кирилл предусмотрительно не сходился, потому что любое знакомство между врачами сразу же приводит к разговорам о том, кто где учился, кто где защищался и кто где раньше работал… Посвящать всех в подробности собственной биографии Кириллу не хотелось, а выдумывать новую было опасно – а ну как попадешься на лжи? Да и на вопросы, касающиеся научно-практической группы, тоже отвечать не хотелось, а такие вопросы неизбежно возникли бы… Нет, лучше уж прослыть среди коллег необщительным человеком, а жажду общения утолять в барах. Барные знакомства практически безопасны – поболтали и разошлись. Но в барах Кирилл знакомился только с мужчинами, дамы, которые легко идут на контакт в подобных заведениях его не привлекали. Другое дело – знакомство на выставке или на каком-то ином культурном мероприятии. На худой конец можно и в театре, там много одиноких интеллигентных женщин. Одной пойти не с кем, у другой кавалер заработался или подруга заболела, третья сама на охоту вышла… Поделишься в антракте впечатлением от постановки, оценишь реакцию, а после в гардеробе «случайно» окажешься рядом – вот и познакомились.

К Новому году Кирилл освоился на новом месте настолько, что уговорил родителей отмечать праздник в Калининграде. Те охотно согласились – хотелось посмотреть, как устроился сын и лично поблагодарить доброго дядю Мишу. С выражением благодарности проблем не было. Отец загодя попросил Кирилла сфотографировать коллекцию старинных кинжалов, которую начал собирать еще отец дяди Миши, довольно известный историк-медиевист. В очередное гостевание Кирилл сделал это вроде как в порыве восхищения. Получив фотографию, отец проконсультировался со знатоками и приобрел изогнутый арабский ханджар, изготовленный в начале XIX века. Мало того, что старинный, да еще и красивый – рукоять и ножны сверху покрыты серебряными листами, по серебру вьется чеканный узор, а венчает все это великолепие вделанный в рукоять сердолик, который на ярком свету из коричневого становится насыщенно-красным, будто бы наливается кровью. С сертификатом, само собой. Любая подлинная реликвия должна иметь свой «паспорт».

Дядя Миша так обрадовался подарку, что чуть кончик носа себе не отхватил. Тут же прицепил к ковру, служившему фоном для коллекции новый крюк, повесил на него ханджар и сказал, что наконец-то коллекция начала обретать завершенность. «Тебе двуручного рыцарского меча не хватает, – пошутил отец. – По центру вписался бы идеально». «Не меча, а панцербрехера, которым рыцари доспехи пробивали», поправил дядя Миша. Кирилл несколько раз повторил мудреное название про себя, чтобы запомнить – чай, не последний раз благодарим. Во время одной из своих прогулок он заглянул в антикварный салон на улице Баранова, чтобы навести предварительные справки. Очень удачно нарвался на владельца, который, как выяснилось, тоже коллекционировал холодное оружие. Тот сказал, что «гарантированно настоящий» панцербрехер стоит от восьмидесяти до ста тысяч рублей и предложил свои услуги по поиску. Цена была подъемной, так что Кирилл оставил свою визитку. Воображение рисовало, как в мае месяце, в день своего рождения, дядя Миша дрожащими от радости руками станет крепить к ковру очередной крюк… Дарить подарки хорошим людям так же приятно, как и получать их.

Все было хорошо… Но недаром же говорится, что хорошо долго не бывает. Только-только Кирилл успел привыкнуть к Калининграду и всему этому резкому виражу своей судьбы, как дядя Миша скоропостижно скончался в своем кабинете от острого трансмурального[7] инфаркта миокарда. Какой-то идиотический журналист поспешил разродиться статьей относительно плачевного состояния отечественной медицины – в Кардиоцентре не смогли спасти своего главного врача! На самом же деле могли бы и непременно бы спасли, сложись обстоятельства иначе.

Но они сложились наиболее неблагоприятным образом. С четырнадцати до пятнадцати у Михаила Александровича был тихий час, период абсолютного отдыха, во время которого все телефоны отключались, приемная запиралась на ключ, а секретарша уходила пить чай к подругам из бухгалтерии. Никого эта «сиеста» не удивляла, ни сотрудников Кардиоцентра, ни вышестоящее начальство. Все понимали, что человек, работающий с восьми утра до позднего вечера имеет право на качественный отдых в середине дня, тем более что работа от этого не страдает. И вообще, главный врач – тоже человек и ему положен перерыв.