Мать была полной противоположностью отца – сдержанной в чувствах и суждениях и очень строгой. Врачу-инфекционисту положено быть строгим, ведь в его практике очень многое зависит от соблюдения режима. Домашний режим мало чем отличался от больничного. Приходя домой, Жорик снимал обувь, мыл руки и лицо с мылом, переодевался в домашнее, затем протирал обувь влажной тряпочкой (подошвы в последнюю очередь!), выбрасывал тряпочку в мусорное ведро и снова мыл руки, тщательно-тщательно, примерно так, как моют их хирурги перед операцией, с повторным намыливанием. Заниматься домашними делами можно было только после выполнения этого ритуала.
Родители подолгу обсуждали дома рабочие дела, причем делали это в присутствии сына, чтобы тот с младых ногтей приобщался бы к медицине. Периодически обсуждение прерывалось лирическими отступлениями о высоком призвании врача (любимая отцовская тема) или о том, что человек с востребованной профессией никогда нигде не пропадет (об этом рассуждала мать). Жорик слушал, мотал на несуществующий ус и делал свои выводы. Не в пользу медицины. Вот что такое работа отца? Бесконечные операции (фу – руки по локоть в крови!), переживания по поводу прооперированных пациентов, ночные вызовы в больницу… Никакой жизни, одна сплошная хирургия. Работа матери еще хуже – лихорадки, сыпи, поносы и стоит только на мгновение расслабиться, как тут же подхватишь заразу от пациента. Некоторые инфекционисты даже умирали от заражений… Бр-р-р!!! И если кто-то думает, что все это героическое самопожертвование окупается, то сильно ошибается. Медицина не приносит ни настоящих денег, ни настоящей славы – бизнесмены зарабатывают гораздо больше, а на улице родителей узнавали только знакомые. Ну и вообще к каждому делу нужно иметь врожденную склонность.
Жорика тянуло не в медицину, а на сцену. С шестого класса он занимался в студии известной актрисы Алены Хаманиной. Хаманина считала, что у Жорика «есть задатки, которые нужно развивать», а однажды сказала, что была бы не прочь видеть его в труппе своего театра «АХ». Жорик безумно протащился, но, если уж говорить начистоту, то окраинная московская сцена его не привлекала. Другое дело – Художественный театр, основанный самим Станиславским, или, скажем, «Современник». А сильнее всего манило кино. «Профессий много, но! Прекрасней всех кино. Кто в этот мир попал, навеки счастлив стал!».[50]
К занятиям в студии родители относились одобрительно – полезно для общего развития, – но когда Жорик объявил, что после школы собирается поступать в Щуку[51] или во ВГИК, отец заявил: «только через мой труп!», а мама взяла непутевого сына в оборот. Начала с того, что звездами сцены и экрана становятся единицы, а тысячи прозябают в безвестности. Посмотри, сколько предложений из серии «Дед Мороз и Снегурочка» появляется в декабре. А ведь эти люди когда-то мечтали стать звездами… Отвлекись ненадолго от Машкова, Миронова и Безрукова, посмотри, сколько народу снимается во второстепенных ролях. А ведь эти люди когда-то мечтали стать звездами… Равняться, сынок, надо не на звезд, а на середину. Быть средним актером плохо, в актерском мире слово «середнячок» воспринимается как тяжелое оскорбление. А средний врач – это нормально. Возьми нас с отцом, звезд с неба мы не хватаем, заведуем не институтами, а всего лишь отделениями, но этого вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя состоявшимся человеком и достойно жить. Тебе не нравятся хирургия и инфекционные болезни? Выбери другую специальность. Вообще не хочется возиться с пациентами? Хорошо – продвигайся по административной линии, мы тебе на старте поможем. Это же очень важно – стартовать в своей среде, где тебя есть, кому поддержать.
Доводы матери были разумными, а разумные доводы невозможно игнорировать. Так-то оно так, и ясно, что родители желают единственному сыну добра, но и с заветной мечтой расставаться трудно. Помогло провидение. На прослушивании в Щуке Жорика забраковали сразу по двум параметрам – за разный цвет глаз и за отсутствие данных. Когда же он вспомнил Алену Хаманину, члены комиссии переглянулись и заулыбались, а один сказал: «ну, конечно, там всех хвалят, кто за занятия платит». Бальзак, «Утраченные иллюзии», том второй.