Доктор Данилов и медицина будущего

– В пандемию мы немного перегнули палку, – Мехреньгин перешел на доверительный тон. – Кошмарили всех подряд, вздохнуть свободно не давали… Кому-то думалось, что так лучше, но жизнь показала обратное. Стресс – помеха всему, а давить на тех, кто и без того находится в стрессовой ситуации, непозволительно. Первый в России скоропомощной комплекс – это громадное свершение, громадная ответственность и громадный стресс…

«Я планов наших люблю громадьё, размаха шаги саженьи», вспомнилось из Маяковского. Мать была не очень-то высокого мнения о Владимире Владимировиче, говорила, что коммунист убил в нем талантливого футуриста, но ценила его как новатора, создавшего особый поэтический ритм, буквально пропитанный экспрессией.

– Не надо думать, что департамент на что-то смотрит сквозь пальцы, – разглагольствовал Мехреньгин. – Мы все видим, мы все знаем, но мы входим в положение и проявляем понимание. Тем, кто делает большое и важное дело, новое дело, можно простить мелкие промахи, разве не так?

«Уймись, противный, и не мешай работу работать», подвел итог Данилов.

«Пару слов» Мехреньгин растянул на добрую четверть часа. По взгляду чувствовалось, что напоследок он приберег нечто важное, о котором намерен упомянуть словно бы мимоходом. «Пригрозит чем-нибудь», подумал Данилов и ошибся. Закончив свой монолог, Мехреньгин «спохватился»:

– Совсем забыл! Владимир Александрович, вы действительно считаете, что ваш чайник намеренно испортили? Кому такое могло понадобиться?

Своими догадками Данилов поделился только с женой, умной женщиной, замечательно умевшей хранить секреты. Вариант утечки информации можно было не рассматривать, точно так же, как и наличие телепатических способностей у господина Мехреньгина (давно доказано, что никакой телепатии не существует, есть только хорошо поставленные эстрадные номера). Оставалось одно – сведения Мехреньгин получил от Евгении Юрьевны. А откуда она могла знать о подозрениях Данилова? Ниоткуда, вывела их логическим путем, оттолкнувшись от испорченного, нет – доработанного в нужном ключе, чайника. Классический пример из категории «на воре шапка горит».

– Я?!! – Данилов постарался изобразить не простое удивление, а удивление на грани ужаса. – Ну что вы, Артур Денисович! Кто вам сказал такую чушь?! Неужели Евгения Юрьевна? Я сам виноват, наливал в чайник воду, намочил руку, а вытереть поленился.

– Наверно я что-то перепутал, – Мехреньгин потер правой рукой лоб. – Такой поток информации, что одно на другое накладывается. Всего хорошего!

– Всяческих благ! – фамильярно ответил Данилов и вышел из кабинета, в котором вдруг стало душно.

В метро он поинтересовался у Гугла этимологией доселе никогда не слыханной фамилии Мехреньгин и узнал, что она происходит от названия реки, протекающей в Архангельской области.

– На северной форелевой реке, живете вы в березовом коттэдже…[48] – тихо продекламировал Данилов и перехватил выразительный взгляд миловидной женщины, сидевшей справа от него.

– Сегодня постоянно на поэзию пробивает, – сказал соседке Данилов. – День такой.

– Все дни похожи друг на друга, – ответила та и уткнулась в свой планшет.

«Запомни! – потребовал внутренний голос. – Прекрасное название для мемуаров, неброское, но цепляющее».

«До мемуаров мне пока далеко, – ответил Данилов. – И, вообще, название «Окаянные дни» звучит гораздо лучше».

«И фамилия Бунин звучит лучше, чем Данилов», поддел голос.

На такие глупости отвечать не хотелось. Вова Данилов еще в младшей группе детского сада понял, что его фамилия лучшая на свете, и смог пронести эту уверенность сквозь годы и испытания. Звучная, красивая, недлинная, легко произносимая и никакую дразнилку к ней не подберешь. А вот с именем в этом смысле не очень повезло, все детство «Вовкой-морковкой» продразнили.

Глава четырнадцатая. Лимонад из лимонов

Георгий Христофорович Ерастов, выросший в «семье с традициями» (любимое выражение матери) никогда не хотел, не мечтал и не собирался становиться врачом, не горел желанием продолжать семейную традицию, заложенную прапрадедом Христофором Константиновичем, которого служение Гиппократу сделало действительным статским советником, то есть – штатским генерал-майором.

– От латаных портков до белых штанов! – любил повторять отец, всякий раз поясняя, что в парадную форму штатских чинов первых четырех классов[49] входили белые брюки.

Насчет «латаных портков» папаша сильно преувеличивал. Вряд ли сын богатого одесского галантерейщика ходил в латаной одежде. Но отец вообще любил ударяться в крайности, любил сгущать краски. Все у него, начиная с людей и заканчивая операциями, было или очень хорошим, или очень плохим. Если отец приходил домой мрачным и говорил, что «сегодня опять крупно облажался», Жорик и мама не спешили расстраиваться и утешать. Поужинав, отец отмякал душой и рассказывал, что снова не уложился в установленный им самим же временной норматив, оперировал на шесть минут дольше положенного. Все бы так лажали.