Дойти до перевала

Вдвоём они подошли к стойбищу «красноармейцев». С противоположной стороны, сминая кустарник и тяжело дыша, подбежали капитан Первушин со своими словаками. Растерянно глядя на пять трупов в советской форме, Первушин недоумённо спросил:

— Лёша, а вы того… не обмишулились?

Савушкин вздохнул и покачал головой.

— Нет, Коля. Это немцы. Ну, или, скорей всего, власовцы под немецкой командой. Форма на них — бутафория, причём грубо сляпанная.

— То есть как — бутафория?

— А вот так. Присмотрись к ним. Ничего не удивляет?

Первушин пожал плечами.

— Да вроде нет. Форма наша, ХБ, портупеи тоже наши, сапоги…. Сапоги яловые, армейского образца. ППШ, опять же….

Савушкин кивнул.

— Всё верно. Но есть нюансы. Я даже не буду говорить о том, что медали в поиск ни один разведчик не наденет, это прямо запрещено приказом наркома обороны. И даже не заикнусь о том, что все «отваги» у них — образца сорокового года, на малой колодке. Это мелочь. Тут другой прокол. Вот, глянь, — и Савушкин, повернув тело одного из «красноармейцев», положил на ладонь медаль, которая была у трупа на груди. — Ничего не удивляет?

Первушин почесал затылок.

— Да вроде нет… Медаль как медаль, двадцать лет РККА…. Настоящая, похоже… Их в тридцать восьмом щедро раздали. А что тут не так?

— Раздали комсоставу и тем, кто воевал в гражданскую. Этому бугаю от силы лет тридцать, и погоны на нём — сержантские….

— Точно! — хлопнул себя ладонью по лбу Первушин. — Не может у него быть этой медали!

— Ото ж… Меня другое волнует — какого рожна они тут обосновались? То, что они в нашей форме — объяснимо и понятно: здесь партизанская зона, они в любой момент могли встретить повстанцев, и в этой ситуации лучший выход — форма Красной армии, для чего и медалей навешали, для солидности. Это всё ясно. Но зачем они здесь?

Первушин, пожав плечами, промолвил:

— Надо палатки обыскать. Ответ — там.

— Согласен.

Тут к разведчикам и словакам, молча слушавшим офицеров с выражением некоторой обалделости на лице — подошёл Некрасов. Глянув на трупы, он сноровисто расстегнул гимнастёрку одного из них — и на свет Божий показался ворот немецкого мундира. Савушкин вздохнул.

— Что и следовало доказать… Витя, возьми словаков капитана, обыщи палатки, найди то, ради чего эти черти засели тут, на перевале…

Вскоре на поляну, натужно ревя на первой передаче, взобрался «блитц» разведчиков, из которого высыпала кучка словаков во главе с лейтенантом Котёночкиным.

— Лёша, а чего они в нашей форме? Да ещё с медалями? — Котёночкин увидел трупы и решил прояснить ситуацию.

— В нашей — потому что это лучшая маскировка в этих горах. Медали — бутафория, для словаков. Сейчас Некрасов нам доложит, что они тут делали — вон, волокут его бойцы какую-то железяку…

И действительно, Иржи с Ладиславом, тяжело пыхтя, тащили какой-то агрегат, на три четверти погруженный в зеленого колера деревянный ящик.

— Вот, товарищ капитан, нашли шайтан-машину — И Некрасов указал на прибор, поставленный словаками у огня. — Только что это — я не знаю.

Тут давешний француз, явно волнуясь и поэтому сбиваясь, произнёс, переводя взгляд с Савушкина на таинственный прибор и обратно:

— Je sais ce que c'est. Ceci est une balise radio. Pour viser un avion sur la cible![53]

Ничего себе, подумал Савушкин, радиомаяк на Велькой Фатре? Зачем?

— Что он сказал? — поинтересовался Первушин.

— Говорит, радиомаяк, для наведения бомбардировщиков…. Кому он тут нужен?

— Да чёрт его знает… Может, это не для наведения, а для ориентации. Тут же горы сплошные, сам чёрт ногу сломит, сориентироваться трудно, плюс компас иногда показывает не север, а ближайшие залежи железной руды… Так что очень может быть, что этот радиомаяк помогает немецким самолётам ориентироваться над Словакией. Штурман его поймает, возьмет координаты — и зер гут, сразу ясно, что, где и как.

Савушкин усмехнулся.

— Версия любопытная… Но рисковать людьми-то зачем? Проще было бы просто сховать этот ящик в лесу, да и пусть себе работает, оно батареи меняй раз в неделю…. Нет, тут другое… — Савушкин, покачав головой, повернулся к снайперу: — Витя, что там ещё есть, в палатках и вокруг?

Снайпер флегматично доложил:

— Бензин. Пять канистр. Генератор для этого маяка. Три коробки консервов. Патроны. Шинели и плащ-палатки. Одеяла. Рация — типа нашего «Севера», только «телефункен».

Савушкин, не веря своим ушам от радости, переспросил:

— Рация?

— Она. Рабочая.

— Витя, ты понимаешь, что это значит?

Снайпер вздохнул.

— Что кончилось наше вольное казацкое житьё.

Савушкин улыбнулся.

— Хватит, показаковали вволю, пора снова в строй становится. — И, уже серьезней: — Вечером попробуем выйти на связь с Барановым. А пока организуй словаков, пусть всё загрузят в машину. В том числе палатки. Олег, возьми в кузове лом, приведи этот маяк в его исходное состояние.

— Исходное — это яке? — Не понял Костенко.

— В состояние металлолома.

Первушин, глядя на трупы, вполголоса заметил:

— Плохо, если повстанцы найдут убитых красноармейцев….

Савушкин кивнул.

— Согласен. Скомандуй свободным бойцам, пусть снимут с трупов нашу форму.