Дойти до перевала

— Олег, Витя, Володя — подъём! — И, подойдя к Первушину, добавил: — Коля, вставай!

Когда личный состав группы, зевая и протирая глаза, сгрудился у остатков костра — Савушкин произнёс вполголоса:

— Так, хлопцы. Внизу, километрах в пяти, я вроде как слышал мотоциклетные моторы. Два или три. И блики от фар. Сейчас всё стихло, но я вас поднял — на всякий случай. Есть мысли?

Первушин, пожав плечами, произнёс:

— Даже если это немцы — в горы они ночью не сунутся.

Костенко кивнул.

— Нэма дурних. Даже по просеке идти ночью — ноги переломать. А мотоцикл просто не пройдёт, мы вон на «блитце» еле продираемся…

Котёночкин, покачав головой, возразил:

— Это может быть ягдкоманда, обученная действиям ночью в горах.

Савушкин кивнул.

— Может. Но вряд ли. Если у этих, — он кивнул в сторону вершины, — был сеанс связи, и они на него не вышли — то прислать проверку со стороны немцев — разумно и логично. Но вряд ли у них под рукой была такая ягдкоманда, скорее всего, послали, что было. Но пост у просеки выставить надо, мало ли что… Если они всё ж попрутся наверх ночью — то важно это отследить. И на обратном пути принять с распростёртыми объятьями…

Тут голос подал ефрейтор Некрасов.

— Тогда я пойду. Если что — вас подниму.

Савушкин одобрительно кивнул.

— Хорошо, давай. Мы тут пока у костра все пристроимся, чтобы не бегать по всей поляне, если вдруг тревога…

Некрасов молча кивнул, и, подхватив кожушок мельника и свой карабин — тут же растворился в ночи. Разведчики же, подтянув к окончательно погасшему очагу свои шинели и плащ-палатки — улеглись вокруг, и через пару минут уже спали, пугая ночных обитателей Велькой Фатры молодецким храпом — от которого Савушкина пробрала дрожь. Одна надежда — что немцы не рискнут лезть в горы в такую темень и тоже сейчас завалятся спать у своих мотоциклов….

Радиомаяк…. Который надо включить по команде. Вот это и есть момент истины — ПО КОМАНДЕ. Которую отдаст тот, кто точно знает, когда именно её надлежит подать… Что ж, будем рассуждать строго логично. Зачем нужен радиомаяк? Для привода на посадку самолётов. Ни для чего более. Здесь аэродрома нет, наоборот — заросшие лесом горы. Где ни у какого самолёта нет ни единого шанса уцелеть при аварийной посадке. То есть место заведомо гиблое. И радиомаяк здесь поставлен именно для того, чтобы угробить какой-то самолёт. Не лишь бы какой, не обычный транспортник с винтовками и пулемётами, которые сейчас садятся на партизанской территории каждую ночь по несколько десятков — а тот, на борту которого куда более ценный груз. Пока не станем гадать, какой именно — определимся со способом, который предполагался к использованию. Значит, с Большой земли вылетает транспортник с каким-то важным грузом. Кто об этом может знать? Тот, кто отправляет, и тот, кто принимает, ну и экипаж¸ понятное дело. Экипаж вычёркиваем. Кто отправляет — тоже пока вычеркнем. Не то, чтобы такого не может быть — но всё же вероятность невелика. Значит — тот, кто принимает. Он получает сообщение, что в такое-то время на аэродром повстанцев должен прибыть литерный борт с важным грузом. Который будет ориентироваться на аэродромный радиомаяк. И если этот радиомаяк выключить, одновременно включив фальшивый, в горах — то литерный борт пойдёт на него и рухнет в горах, погребя под своими обломками важный груз. И дело в шляпе….

Операция сложная. Но вполне себе выполнимая. При условии, конечно, что среди обслуги аэродрома повстанцев есть немецкие агенты. Что вполне вероятно — немцы тут пять лет были по факту хозяевами…. В этом случае всё срастается. Немецкие агенты выключают аэродромный радиомаяк — группа в горах включает свой. Грузовой самолёт идёт по радиолучу, и вместо взлётно-посадочной полосы — натыкается на крутой горный склон. Занавес. Все причастные с немецкой стороны получают свои «железные кресты» и повышения в чинах. Мы теряем какой-то очень важный груз. И теперь вопрос — какой?

Савушкин про себя вздохнул. Нет, чтобы тихо-мирно уснуть, как его бойцы — нет, надо себя истерзать сомнениями… Причем без всякого видимого смысла — потому как они, случайно наткнувшись на стоянку лже-красноармейцев, все карты немцам одним махом спутали и эту их операцию грубо разнесли в клочья — руками сержанта Костенко, вооруженного обычным ломом, кстати, немецким…

Ладно, утро вечера мудренее, глядишь, что-то и удастся узнать…. И Савушкин провалился в сон — разом, как в омут головой.

— Товарищ капитан, вставайте!

Лицо лейтенанта Котёночкина выражало целую гамму чувств — и Савушкин, с трудом продрав глаза, почувствовал, как его сердце в предчувствии скверных новостей замерло в груди.

— Володя, что случилось? — Капитан, отбросив в сторону шинель и опершись на локоть, попытался потянутся — но получилось плохо, тело его едва слушалось. Да, спать на сырой земле пора завязывать, октябрь уж на дворе….

Лейтенант улыбнулся.

— Некрасов немцев в плен взял!

От неожиданности Савушкин сел — хотя за секунду до этого не мог даже пошевелить ногами. Вот что значит — хорошие новости….

— Сколько немцев?

— Трое. Гауптман и два фельджандарма, унтер-офицеры.