Добывайки в воздухе

В последующие дни, полные волнующих событий, Арриэтта не раз вспоминала Спиллера. Как бы ловко он приладил сетку – дело Хомили и Арриэтты, – когда шар стал наполняться газом из рожка! В то время как Под регулировал подачу газа, они голыми руками или при помощи костяного крючка для вязания подтягивали ячейки – очень утомительное занятие. Заключённая в сеть оболочка росла, раздувалась, пока буква «й» в надписи «Чай на берегу реки» не приобрела нужных размеров.

– «Экватор», – сказал им Под, – должен делить шар ровно пополам, чтобы подвесной обруч висел прямо и корзина не кренилась.

Как бы Арриэтте хотелось, чтобы Спиллер был вместе с ними, когда они в первый раз подвешивали корзину к обручу стропами из рафии! Для этого они встали на платформу, перекинутую через открытую музыкальную шкатулку, а чтобы удержать корзинку, в неё для веса положили ключи.

А в тот раз, когда они впервые поднялись под потолок и Под, осторожно орудуя рычагом клапана, мягко посадил их на землю! Уж Спиллер не дал бы Хомили выпрыгнуть из корзины, как только она коснулась пола. Это была роковая ошибка: с ужасающей скоростью шар снова взмыл вверх и ударился о потолок с такой силой, что Под и Арриэтта чуть не вылетели из корзины прямо на голову Хомили, в то время как та, заливаясь слезами, в отчаянии металась внизу. Прошло немало времени, пока им удалось спуститься, хотя они полностью открыли клапан.

Всё это совершенно вывело Пода из равновесия, и, пока снова привязанный к музыкальной шкатулке шар медленно съёживался, освобождаясь от газа, он хмуро проговорил:

– Ты должна помнить, Хомили, что весишь столько же, сколько два ключа от кожаного саквояжа и полтора рулона входных билетов. Ни один пассажир не должен выходить, а тем более выскакивать из корзины до тех пор, пока шар не сожмётся до конца.

У Пода был очень серьёзный тон.

– Хорошо, что тут есть потолок. А случись такое на открытом воздухе… Знаешь, что произошло бы?

– Нет, – хрипло прошептала Хомили, вытирая щёки тыльной стороной ладони и в последний раз всхлипывая.

– Мы с Арриэттой взлетели бы на двадцать тысяч футов, и нам был бы каюк.

– О господи!

– На такой огромной высоте, – продолжил Под, укоризненно глядя на жену, – газ стал бы расширяться так быстро, что разорвал бы оболочку. Разве что у нас хватило бы присутствия духа открыть клапан и держать его открытым во время подъёма. Но в этом случае спуск мог оказаться слишком быстрым и нам пришлось бы выбросить за борт весь балласт – снаряжение, одежду, продовольствие, возможно даже, одного из пассажиров…

– О нет, нет! – прошептала Хомили в ужасе.

– И несмотря на всё это, – завершил свою лекцию Под, – мы, вероятно, всё равно потерпели бы крушение.

Хомили молчала, и, внимательно вглядевшись ей в лицо, Под добавил уже мягче:

– Это не увеселительная прогулка, дорогая.

– Да я знаю! – горячо воскликнула Хомили и опять разрыдалась.

Глава двадцать первая

Момент отлёта наступил неожиданно, поскольку зависел от погоды и ветра и предсказать его было трудно. Вечером накануне они легли спать, как обычно, а утром, ещё до того как Мейбл и Сидни принесли завтрак, Под, внимательно посмотрев на ветку дуба за окном, объявил, что знаменательный день настал. В последний раз они распахнули окно 28 марта и, оставив открытым, медленно поплыли на воздушных волнах навстречу бледному весеннему солнцу.

Арриэтте это показалось настоящей увеселительной прогулкой.

Они летели совершенно бесшумно, словно во сне… Только что были в комнате, пропитанной удушливым запахом заточения, а в следующий миг – лёгкие как пушинка – уже парили над необъятными просторами, над окутанными светло-зелёным покровом лугами и холмами, терявшимися вдали. Пахло влажной землёй…

На мгновение этот свежий аромат уступил место чаду из кухни миссис Платтер, затем вдруг послышался голос самой миссис Платтер, стоявшей у окна:

– Надень пальто, душенька, если собираешься пробыть там долго…

Посмотрев вниз, на гравийную дорожку, добывайки увидели мистера Платтера, который, прихватив сумку с инструментами, направлялся на островок. Сверху он выглядел очень странно – голова казалась ниже плеч, а прямо из-под них мелькали ноги.

– Пошёл достраивать клетку, – сказала Хомили.

Отовсюду доносилось множество негромких звуков: звяканье велосипедного звонка, топот лошадиных копыт и ворчливый мужской бас «но, милая…».

Игрушечный городок мистера Платтера казался с высоты географической картой с изображённой на ней рекой, которая, змеясь, уходила к трём тополям, или, как называл их Под, «ПЗ»[1].

За последние несколько дней он пристрастился к сокращениям воздухоплавательных терминов: называл музыкальную шкатулку, например, «ВП»[2] или «ТО»[3]. Сейчас, поднявшись над поблёскивающей шиферной крышей дома, они осторожно выясняли, какова их ОВ[4].