Слева от неё, тоже под прямым углом к длинным стенам, была дверца фургона, и в распахнутую настежь верхнюю её часть вливалось зимнее солнце. Арриэтта знала, что дверь выходит вперёд, к оглоблям. Одной стороной, той, где была задвижка, нижняя часть двери неплотно прилегала к раме – из щели струился свет. Возможно, если не побоится туда подойти, ей удастся выглянуть наружу.
Хотя до двери был всего один человечий шаг, Арриэтта колебалась. Гора на кровати по-прежнему вздымалась и опускалась, наполняя воздух храпом. Арриэтта легко соскользнула с носка ботинка на вытертый коврик и бесшумно побежала на цыпочках к двери. В первый миг яркое солнце, проникавшее в щель, чуть не ослепило её, затем она различила полоску травы, мокрой от тающего снега, и тлеющий между двумя камнями костёр. Немного поодаль, у живой изгороди, виднелся знакомый предмет – старая кухонная плита. Настроение сразу поднялось – значит, они всё ещё на пастбище и никуда за ночь не переехали, как она опасалась.
Арриэтта стояла, сунув нос в щель, и смотрела наружу, когда вдруг осознала, что наступила тишина. Она обернулась и приросла к полу: человек на лежанке сидел. Это был огромный мужчина, полностью одетый, смуглый, с кудрявой шевелюрой. Глаза его были зажмурены, руки со сжатыми кулаками раскинуты в стороны, рот разинут во всю ширь – он громко и сладко зевал.
На Арриэтту напал страх. Надо куда-то скрыться – но куда? Она взглянула на кровать справа, ту, под которой стояли ботинки и до которой можно было добраться за три прыжка, но решила не шевелиться: так лучше, как сказал бы отец. Затенённая нижняя часть двери, возле которой она стояла, казалась ещё темней из-за яркого света, который лился в верхнюю, открытую её часть. И Арриэтта лишь слегка отступила от щели, на фоне которой мог быть замечен её силуэт.
Человек перестал зевать, спустил ноги в носках на пол и с минуту сидел, задумчиво глядя на них. Арриэтта заметила, что один его глаз был чёрный и блестящий, а второй – светло-карий, куда бледнее первого, и полуприкрытый веком. Должно быть, этот огромный, толстый, страшный мужчина, который сидит так неподвижно и любуется своими носками, и есть Кривой Глаз.
И тут странные глаза поднялись, улыбка стала шире, и Арриэтта поняла, что Кривой Глаз смотрит на ботинки.
У неё перехватило дыхание, когда она увидела, как он наклоняется вперёд и (ему было достаточно протянуть для этого свою длинную руку) вытаскивает их из-под кровати. Он любовно взирал на оба ботинка, затем, словно заметив разницу в весе, поставил один на пол и, раскрыв ладонь, легонько потряс над ней ботинок, перевернув его вверх подмёткой, но оттуда ничего не выпало и он убрал ладонь.
Вопль, который он издал в следующую секунду, наверное, разнёсся на много миль кругом. Кривой Глаз уронил ботинок, тот упал набок, и Арриэтта с ужасом увидела, как из него выбежали Под и Хомили, проскользнули между его ступнями и исчезли (но не раньше, чем он успел их заметить) в промежутке между рундуком и полом.
Наступила тревожная тишина.
Как ни была напугана Арриэтта, Кривой Глаз, казалось, испугался ещё больше: лицо его приобрело цвет теста, глаза чуть не вылезли из орбит. В наступившей тишине тонким, как ниточка, эхом повисло короткое слово. Кривой Глаз не мог поверить своим ушам… кто-то… что-то… где-то… отчаянно пискнуло: «Ой!»
«Молодец, мама, – подумала Арриэтта. – Сумела взять себя в руки!» Она хорошо представляла себе чувства Хомили: быть вырванной из глубокого сна и вытряхнутой на пол, увидеть, как на тебя уставились эти странные глаза, услышать громовой вопль!.. Расстояние между рундуком и полом не превышало, по её расчётам, двух дюймов, там даже не поднимешься во весь рост, подумала Арриэтта, и хотя сейчас родители в безопасности, им придётся так там и сидеть – выхода оттуда, очевидно, не было.
За себя Арриэтта не боялась, хотя всё ещё стояла неподвижно, словно приклеившись к тени у двери. Спору нет: она одна, лицом к лицу с Кривым Глазом, но он её ни за что не заметит, если только не шевелиться. Казалось, он никак не может прийти в себя: так поразили его крошечные фигурки, появившиеся неизвестно откуда и неизвестно куда исчезнувшие.
Несколько секунд он ошеломлённо смотрел на пол, затем опустился на четвереньки и заглянул под рундук, но ничего не увидел. Тогда он нашёл спичечный коробок, зажёг спичку и при её свете попытался разглядеть, что скрывается во мраке под лежанкой. Арриэтта воспользовалась моментом: он повернулся к ней спиной – и в три прыжка очутилась под кроватью. Там стояла картонная коробка (в ней можно будет спрятаться), лежали мотки верёвки, связка ловушек на кроликов и липкое грязное блюдце, в котором когда-то было молоко.