Добывайки в поле

Спиллер объяснил, что у чайника течение замедляется, разбиваясь о носик мелкой рябью, и мыльница всегда здесь застревает, так что не заметить его невозможно. Только и надо что привязать лодку, выгрузить вещи и вернуться сюда пешком.

– Вдоль вала над газопроводом? – уточнил Под.

Спиллер кинул на него удивлённый взгляд, острый и вместе с тем затаённый, и коротко сказал:

– Можно и так.

– Половинка мыльницы… – изумлённо пробормотала Хомили, стараясь её себе представить. – Надеюсь, с девочкой ничего не случится.

– Ясное дело, – успокоил её Спиллер. – На воде запахи не держатся.

– А почему ты не остался в лодке и не поплыл с ней вместе? – спросил Под.

Со смущённым видом Спиллер потёр тёмную руку о зад меховых штанов, нахмурился, поднял глаза к потолку и, наконец, сказал:

– Там не было места для двоих, рядом с грузом.

– Мог бы вывалить груз, – сказал Под.

Спиллер нахмурился ещё сильнее: этот разговор ему явно не нравился.

– Может быть…

– Я хочу сказать, ты ведь остался на виду, без всякого прикрытия, верно? Что по сравнению с этим какой-то груз?

– Так… она мелкая… лодка-то. Там для двоих нет места, – в замешательстве сказал Спиллер.

– О, Под!.. – вскрикнула вдруг Хомили.

– Что ещё?

– Этот мальчик, – продолжила Хомили звенящим от волнения голосом, – этот… ну что там говорить, вот он стоит перед тобой!

Под взглянул на Спиллера повнимательнее. Да, спору нет, действительно неописуемо грязный и красный от смущения.

– Он спас ей жизнь ценой собственной! – в порыве благодарности воскликнула Хомили.

– Ценой? Ну нет, – возразил, немного помедлив, Под и резонно добавил, хотя, похоже, это только сейчас, как ни странно, пришло ему в голову: – Я хочу сказать, он ведь здесь, а Арриэтты нет.

– Нет – так будет, – заявила Хомили уверенно, – вот увидишь. Этот мальчик – герой! И шляпная булавка к его услугам.

Вспомнив внезапно свои обязанности хозяйки, Хомили принялась хлопотать вокруг гостя:

– Садись, Спиллер, и отдохни. От ручья сюда путь немалый. Чем бы тебя угостить? Хочешь половинку ягоды шиповника с какой-нибудь начинкой? К сожалению, ничего особенного я тебе предложить не могу, конечно, мы здесь люди новые, сам знаешь…

Спиллер сунул грязную руку в глубокий карман и кинул на стол что-то большое и тяжёлое.

– У меня вот что есть.

Ударившись о твёрдый сланец, служивший столешницей, оно подпрыгнуло, и во все стороны что-то брызнуло.

Хомили подошла поближе и, с любопытством наклонившись к столу, принюхалась.

– Что это?

Спрашивая, она уже знала ответ. Ах какой аппетитный запах достиг её ноздрей! На какой-то мимолётный чудесный миг она чуть не потеряла сознание. Это была жареная нога…

– Мясо, – равнодушно сказал Спиллер.

– Чьё мясо? – уточнил Под, и глаза у него тоже сделались стеклянные.

Сидеть на одних ягодах шиповника и боярышника, возможно, и полезно для здоровья, но живот при этом подводит.

– Ой, нет, лучше не говори, не надо! – тут же запротестовала Хомили и зажала уши руками, а когда они оба обернулись к ней с удивлённым видом, нетерпеливо, хотя и смущённо, добавила: – Давайте просто его съедим.

Спиллер с удивлением наблюдал, как они накинулись на мясо, отрезая кусок за куском обломком бритвы. Сам он был по горло сыт мясной пищей, поскольку ел её каждый день.

– Надо оставить кусочек Арриэтте, – не переставала повторять Хомили.

Время от времени она вспоминала о хороших манерах и уговаривала Спиллера тоже поесть, а Под, горя любопытством, пытался выведать, чьё это мясо, не переставая задумчиво жевать.

– Для полёвки эта нога велика, а для кролика, наоборот, мала. Горностаев не едят… Должно быть, это какая-то птица. Да, конечно.

Хомили тут же страдальчески вскрикивала и смущённо оборачивалась к Спиллеру:

– Я хочу знать лишь одно – как ты это готовил. Мясо удивительно вкусное, зажарено в самый раз.

Но из Спиллера не так-то легко что-нибудь вытянуть. Лишь один раз он проронил, что готовить мясо совсем не трудно (повергнув этим Хомили в полное изумление: как может быть не трудно приготовить мясо в этой пустыне, где нет ни печи, ни дров, ни угля?). Не говоря уже о естественном чувстве благодарности, она с каждой минутой испытывала к Спиллеру всё большую симпатию (даже считала, что он понравился ей с первого взгляда) и всё больше расхваливала его.

Арриэтта вернулась, когда пиршество было в самом разгаре. Пробравшись сквозь густую завесу листьев, она сделала несколько неверных шагов, покачнулась и вдруг села на пол.

Хомили страшно обеспокоилась:

– Что с тобой? Что случилось? Ты поранилась?

Арриэтта еле слышно проговорила:

– Меня укачало. Очень кружится голова… – И, с упрёком взглянув на Спиллера, добавила: – Ты запустил лодку волчком, и она закружилась и кружилась, кружилась, кружилась, кружилась, кружилась, кружилась…

– Хватит, Арриэтта, – прервала её Хомили, – или у нас у всех тоже голова закружится. У Спиллера золотое сердце. Ты должна быть ему благодарна. Он отдал свою жизнь за твою…

– Да ничего он не отдал, – снова вмешался Под, – ведь жив же.

Но Хомили и внимания не обратила, что муж рассержен.