Добывайки

– Я не говорю, что нам легко, конечно, перед нами стоят трудности… мы в трудном положении… более трудном, чем мне хотелось бы признать. Если мы не будем держаться вместе, мы пропали – понимаешь? И это будет конец, как ты однажды сказала, конец всем добывайкам! Чтобы я больше не слышал ни звука ни от одной из вас – ни от тебя, ни от твоей матери, – он слегка повысил голос, подчёркивая каждое слово, – о возвращении куда бы то ни было, не говоря уж о подполье.

С минуту они молча глядели на него. Под ещё ни разу так с ними не говорил.

– Вы поняли? – сурово повторил он.

– Да, папа, – шепнула Арриэтта, а Хомили кивнула, стараясь проглотить комок в горле.

– Ну и прекрасно, – сказал Под, и голос его звучал куда мягче. – Как говорится в твоём календаре, Арриэтта, «умный понимает с полуслова». А теперь дайте-ка мне конский волос, – продолжал он веселей. – Денёк выдался хороший. Пока вы убираете после завтрака и моете посуду, я возьмусь за рыболовную сеть. Как вы на это смотрите?

Хомили снова кивнула. Она даже не спросила его (что не преминула бы сделать при других обстоятельствах), как, поймав рыбу, он предполагает её зажарить или сварить.

– Тут кругом полно прекрасной сухой коры, – сказал Под, – нет ничего лучше для поплавков.

Как ни искусно умел Под завязывать узлы, ему пришлось порядочно повозиться с волосками: они пружинили и выскакивали из ушка иголки. Но когда с уборкой было покончено и Арриэтту послали на ручеёк с двумя мешками – простым для коры, провощённым для воды, – Хомили пришла на помощь Поду, и вместе они сплели сеть наподобие паутины, благо Хомили умела вязать кружева.

– Что это ещё за Спиллер? – с беспокойством спросил Под через некоторое время, сидя возле Хомили и глядя, как её пальцы ловко завязывают узлы.

Хомили фыркнула.

– Не говори со мной о нём, – сказала она, не отрываясь от работы.

– Он добывайка или кто? – спросил Под.

– Не знаю! – вскричала Хомили. – Мало того, не хочу и знать. Кинул в меня жука, вот всё, что я знаю. И украл шляпную булавку и половинку ножниц.

– Ты уверена в этом? – спросил Под, повышая голос.

– Как в том, что сижу сейчас здесь. Ты бы на него посмотрел!

Под помолчал.

– Я бы хотел с ним встретиться, – сказал он, глядя вдаль, на залитое солнцем поле.

Сеть быстро росла, время летело незаметно. Один раз, когда они подняли сеть за два конца, чтобы её рассмотреть, в неё пулей заскочил кузнечик, и лишь после того, как они осторожно, чтобы не порвать ячеек, высвободили его, Хомили вспомнила, что пора перекусить.

– Батюшки, – вскричала она, глядя на поле, – ты только взгляни на тени! Должно быть, сейчас не меньше двух часов. Что там приключилось с Арриэттой?

– Играет в воде, не иначе, – сказал Под.

– Но ведь ты же ей сказал: одна нога там, другая – здесь, и не считать ворон, – сказала Хомили.

– Она и так ворон не считает.

– Тут ты ошибаешься, Под. Ей приходится каждый раз заново всё говорить.

– Ей скоро будет четырнадцать, – сказал Под.

– Неважно, – возразила, вставая с земли, Хомили. – Она сущий ребёнок для своих лет. Ей вечно приходится всё напоминать, у неё на всё найдётся отговорка.

Хомили сложила сеть, отряхнула платье и торопливо пошла к полке над корнем, где висели инструменты.

– Ты голоден, Под? (Это был риторический вопрос; они теперь всегда были голодны, все трое, они были голодны даже после еды.)

– Что там у нас есть? – спросил он.

– Несколько ягод боярышника, два-три ореха и заплесневелая ежевика.

Под вздохнул.

– Ладно, – сказал он.

– Так что из этого принести? – спросила Хомили.

– Орехи, они сытнее, – сказал Под.

– Но что же я могу поделать, Под! – воскликнула Хомили с печальным видом. – У тебя есть предложения? Может быть, ты сорвёшь нам несколько земляничек?

– Неплохая мысль, – сказал Под и двинулся к краю насыпи.

– Гляди не пропусти ягоды, – сказала Хомили, – земляники теперь мало. Кто-то её подчистил. Наверно, птицы. Или, – с горечью добавила она, – этот Спиллер.

– Тише! – вскричал Под, предостерегающе подняв руку. Он стоял неподвижно, как статуя, на пороге пещеры и всматривался налево.

– Что там такое? – шепнула немного погодя Хомили.

– Голоса, – сказал Под.

– Какие голоса?

– Человечьи, – сказал Под.

– Ой, – с испугом шепнула Хомили.

– Тихо, – сказал Под.

Они стояли как вкопанные, насторожив уши. Снизу из травы доносилось слабое стрекотание насекомых. В нише жужжала залетевшая туда ненароком муха. Покружившись вокруг них, она уселась наконец на песчаном полу, там, где за завтраком Хомили пролила мёд. И тут совсем близко – слишком близко! – они услышали другой звук. Кровь отхлынула от их щёк, сердца наполнились ужасом – а ведь это был, казалось бы, очень весёлый звук: человеческий смех.

Ни один из них не шевельнулся, бледные, напряжённые, они стояли, замерев на месте и прислушиваясь. Молчание. Затем ещё ближе прозвучало короткое, резкое слово – человек выругался, – и вслед за тем собачий лай.