Добывайки

– Надо только одно помнить, – горячо объяснил Под, увидев в этом, пусть и запоздалое, одобрение, – когда вы отпускаете ветку – держите бечёвку, она должна всегда быть закреплена на корне. Понимаешь, что я имею в виду?

Понять было нетрудно.

– Только жалко лишаться солнца, – сказала Хомили, – особенно теперь, летом. Скоро наступит… – Она содрогнулась и крепко сжала губы, не в силах вымолвить страшное слово.

– Ну, до зимы ещё далеко! – беспечно воскликнул Под. – Чего загодя плакать? – Он что-то делал с бечёвкой. – Пожалуйста… вот тебе и солнце!

Стало слышно, как бечёвка трётся о корень, и вдруг листья взметнулись вверх и исчезли из виду, а нишу залили солнечные лучи.

– Видишь, о чём я говорил? – снова сказал Под, и в голосе его звучало удовлетворение.

В то время как они завтракали, снова раздался крик осла, долгий и громкий. Ему ответило ржание лошади.

– Мне это не нравится, – сказала Хомили, ставя на стол половинку ореховой скорлупы с водой и мёдом.

Не успела она закончить, как залаяла собака – слишком близко, чтобы можно было чувствовать себя спокойно. Хомили вздрогнула – чашка перевернулась, от мёда с водой осталось лишь тёмное пятно на песчаном полу.

– У меня нервы совсем никуда стали, – жалобно сказала она, сжимая виски ладонями и водя безумными глазами по сторонам.

– Чего ты боишься, мама? – теряя терпение, сказала Арриэтта. – Тут, за рощицей, идёт дорога, я видела её с верха изгороди. По ней иногда проезжают и проходят люди. Не могут же они совсем здесь не ходить…

– Верно, – подтвердил Под. – И не о чем волноваться. Доедай своё зерно…

Хомили с отвращением посмотрела на надкусанное зерно пшеницы, жёсткое и сухое, как булочка на третий день после пикника.

– Мои зубы его не берут, – пожаловалась она.

– По словам Арриэтты, – объяснил Под, подняв руку с растопыренными пальцами и постепенно загибая один палец за другим, – между нами и этой дорогой есть пять барьеров: ручей в углу поля – раз, столбы с ржавой проволокой с той стороны ручья – два, лес, и не маленький, – три, вторая живая изгородь – четыре и небольшой выпас – пять. – Он повернулся к Арриэтте. – Правильно я говорю, дочка? – спросил он. – Ты же была на самом верху изгороди.

– Да, – подтвердила Арриэтта. – Только этот выпас – часть самой дороги, вроде широкой обочины, поросшей травой.

– А, тогда всё понятно! – торжествующе воскликнул Под и похлопал Хомили по спине. – Это общинный выгон. И кто-то привязал там осла. Что в этом плохого? Осёл тебя не съест… и лошадь тоже.

– А собака съест, – сказала Хомили, – мы же слышали лай.

– Ну и что ж с того, что слышали? – сказал Под. – Слышали, не в первый раз и не в последний. Когда я был молодым, в большом доме сеттеров было хоть пруд пруди, если можно так выразиться. Собак бояться нечего, с ними можно говорить.

Несколько минут Хомили сидела молча, катая зерно пшеницы взад и вперёд по плоскому куску сланца, который служил им столом.

– Без толку… – сказала она наконец.

– Что – без толку? – спросил Под в тревоге.

– Жить так, как мы живём, – сказала Хомили. – Надо до зимы что-то придумать.

– Ну а разве мы не придумываем? – спросил Под. – Как это говорится в её календаре? – Он кивнул на Арриэтту. – «Рим не сразу строился».

– Нам надо найти какое-нибудь человеческое обиталище, – продолжала Хомили, – вот что нам надо. Место, где есть огонь и добыча и настоящая крыша над головой. – Она приостановилась. – Иначе, – продолжала она непреклонным тоном, – нам придётся вернуться домой.

Под и Арриэтта глядели на неё разинув рты.

– Что нам придётся сделать? – еле слышно произнёс Под, когда к нему наконец вернулся дар речи.

Арриэтта горестно прошептала:

– О, мама…

– Ты слышал, что я сказала, Под, – проговорила Хомили. – Все эти ягоды шиповника да боярышника, и водяной кресс, и собаки, которые лают под самым боком, и лисицы в барсучьей норе, и подсматривание по ночам, и воровство… А на чём тут готовить? Понимаете, о чём я говорю? Если мы вернёмся обратно в большой дом, мы быстро устроимся под кухней, поставим перегородки и заживём, как жили. Один раз мы это сделали – тогда, когда лопнул кипятильник, – сделаем и второй.

Под глядел на неё, не сводя глаз, и когда он заговорил, голос его был необычайно серьёзен.

– Ты сама не знаешь, что ты толкуешь, Хомили. И не в том дело, что человеки поджидают нас, что у них там кот, поставлены мышеловки, насыпан яд и всё такое, а в том, что добывайки никогда не возвращаются, Хомили, если уж им приходится уйти. У нас нет дома, с этим покончено, и покончено навсегда. Нравится это нам или нет, мы должны идти вперёд. Понимаете, что я хочу сказать?

Хомили ничего не ответила, и Под обернулся к Арриэтте.