Добывайки

Арриэтта колебалась, но наконец единым духом выпалила ему про Спиллера: про его тугой лук, про смертоносные стрелы с шипом на конце. Рассказала и о том, как Спиллер наблюдал за ними, в то время как они разыгрывали «танец с ночной бабочкой» в освещённой, как театральная сцена, пещерке.

– Мне это не нравится, – сказал Под, подумав, – я не люблю, когда соседи заглядывают ко мне в окна. Этому надо помешать. Хоть ночью, хоть днём – в этом есть что-то нездоровое, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

Арриэтта прекрасно его поняла.

– Нам надо сделать что-нибудь… вроде ставня или двери. Был бы у нас кусок мелкой проволочной сетки… или тёрка для сыра… такая, как была у нас дома. Что-нибудь, что пропускает свет, хочу я сказать. Не жить же нам опять в темноте.

– Придумал! – вдруг воскликнул Под.

Он встал и, обернувшись, задрал голову кверху. Оттуда, с выступа, свисали вниз ветви молодого деревца, росшего на насыпи, серебряные в свете луны. Несколько мгновений Под стоял, вглядываясь в листья на фоне неба, словно прикидывая, какое до них расстояние, затем, посмотрев вниз, принялся шарить ногой по песку.

– Что ты ищешь? – спросила шёпотом Арриэтта, думая, что он что-то потерял.

– Ага, – сказал Под довольно и опустился на колени. – То самое, что мне надо.

И он стал разгребать песок руками. Вскоре показалась петля тугого корня, которому, казалось, нет конца.

– Да, – повторил он, – то самое, лучше не надо.

– Для чего? – спросила Арриэтта, сгорая от любопытства.

– Принеси мне бечёвку, – сказал Под, – она на полке с инструментами…

Став на цыпочки, Арриэтта сунула руку в песчаную щель и вытащила моток бечёвки.

– Дай сюда, – сказал Под, – и принеси молоток.

Арриэтта смотрела, как отец привязывает конец бечёвки к язычку от звонка, служившему ему молотком, балансируя на самом краю площадки, тщательно прицеливается и изо всех сил бросает его вверх. Молоток застревает в зелёном сплетении ветвей, как якорь.

– Иди-ка сюда, – сказал, отдышавшись, Под, – держи крепко бечёвку и тяни её на себя. Осторожнее… не дёргай… легче… легче…

И, навалившись всем телом на бечёвку и перебирая её руками, они стянули вниз нависшую ветвь. В нише внезапно стало темно, всё покрыла пятнистая трепещущая тень, сквозь которую просачивался лунный свет.

– Держи крепко, – задыхаясь, сказал Под, подводя бечёвку к петле корня в земле, – пока я её не привяжу. Ну вот, – сказал он, поднявшись на ноги и потирая натруженные руки. (Арриэтта заметила, что он с ног до головы испещрён дрожащими серебряными пятнышками.) – Дай-ка мне ножницы. Ах, будь оно всё неладно, я и забыл, что их нет. Принеси лобзик, он тоже сгодится.

В наступившей вдруг темноте было не так легко отыскать лобзик, но наконец Арриэтта его нашла, и Под отрезал бечёвку.

– Ну вот, – повторил он довольно. – Ветка привязана, и мы в укрытии. Ну как – неплохая идея? Можно спускать и поднимать, как понадобится, смотря по погоде и всему прочему…

Под отвязал молоток от бечёвки и прикрепил её к главной ветке.

– Конечно, мышам это не помешает и коровам тоже, но, – он довольно засмеялся, – подглядывать за нами больше никто не будет.

– Замечательно, – сказала Арриэтта, зарывшись лицом в листья, – а нам отсюда всё видно.

– В том-то и штука, – сказал Под. – Ну ладно, пошли, давно пора спать.

Пробираясь ко входу в ботинок, Под споткнулся о шелуху от зерна и, кашляя от пыли, полетел прямо в середину кучи. Он поднялся, отряхнулся и задумчиво сказал:

– Как, говоришь, его имя? Спиллер? – Помолчал немного и так же задумчиво добавил: – Да, если подумать, на свете есть куда хуже блюда, чем сочное, прямо из печи жаркое из выкормленной пшеницей полёвки.

Глава двенадцатая

С глаз долой, из сердца вон.

Из дневника Арриэтты. 7 сентября

Хомили проснулась в плохом настроении.

– Это ещё что такое? – проворчала она, когда, взъерошенная, в измятом платье, выбралась на следующее утро из ботинка и увидела, что ниша залита зеленоватым светом, словно они под водой.

– О, мама! – с упрёком воскликнула Арриэтта. – Разве это не прелесть?

Слабый ветерок шевелил листья, они расходились и вновь смыкались между собой, пропуская яркие копья и стрелы пляшущего света. Всё вокруг было весёлым и одновременно таинственным. (Или это только казалось так Арриэтте?)

– Ты разве не видишь? – продолжала она, в то время как Под хранил оскорблённое молчание. – Это живое укрытие, его папа придумал… Впускает сюда свет, но защищает от дождя. И мы можем смотреть отсюда наружу, а к нам внутрь заглянуть нельзя.

– А кто станет заглядывать? – спросила Хомили.

– Кто угодно… любой прохожий. Хотя бы Спиллер, – добавила Арриэтта, словно по наитию свыше.

Хомили немного смягчилась.

– Хм! – снисходительно произнесла она и, хотя никак иначе не выразила своего отношения, осмотрела корень на полу и провела сверху вниз пальцем по натянутой бечёвке.