Добывайки

– Тише! – снова воскликнул Спиллер.

И тут они услышали слабый монотонный гул, не более чем колебание воздуха.

– Что бы это могло быть? – спросила Хомили.

– Холмкрофт, что ж ещё, – сказал Спиллер. Он стоял как вкопанный, подняв одну руку, и внимательно прислушивался. – Но кто станет принимать ванну в такое время? – спросил он, оборачиваясь к Поду.

Под покачал головой.

– Уже утро, – сказал он, – наверно, шестой час.

Гул делался всё громче, всё менее ровным, больше походил на грохот водопада; он приближался всё стремительней.

– Спасайтесь! – крикнул Спиллер.

Не выпуская верёвки из рук, он развернул мыльницу и побежал по туннелю. Мыльница с шумом неслась позади. Хомили и Арриэтту кидало из стороны в сторону, от стены к стене. Казалось, они вот-вот разобьются. Но панически боясь остаться в темноте, обе они старались, чтобы свечи не потухли. Свободную руку Хомили протянула Поду, тот успел ухватиться за неё в тот самый миг, когда сзади на него налетели связанные вместе тюки и сбили его с ног. Под упал на тюк, не выпуская руки Хомили, и стремительно заскользил вслед за остальными.

– Лезьте наверх! – крикнул Спиллер из темноты, и они увидели поблёскивающие прутья, крепко вколоченные в свод туннеля.

– Бросьте пожитки! – крикнул он. – Быстрей наверх!

Каждый из них схватился за прут и, подпрыгнув, плотно прижался к своду. Брошенные свечи, оплывая, лежали в лодке; слышался рёв несущейся воды. В неровном свете свечей они увидели первые перламутровые пузыри, а следом – клокочущую серебряную стену, надвигающуюся на них. Один миг – и их захлестнула, не давая вздохнуть, душистая тьма.

Но когда прошли первые секунды, объятая паникой Арриэтта заметила, что она снова может дышать, а прутья держатся крепко. Её залил поток горячей ароматной воды, промочив насквозь платье; он то поднимался, то спадал, то танцевал у самых плеч, забрызгивая лицо и волосы, то кружил у талии и щекотал ноги.

– Держись! – заорал Под, перекрывая шум воды.

– Скоро утихнет! – крикнул Спиллер.

– Ты тут, Арриэтта? – задыхаясь, позвала Хомили.

Они все были здесь, никто не захлебнулся, и прямо у них на глазах уровень воды стал падать, скорость её замедлилась. Когда погасли слабые язычки пламени, темнота уже не была такой густой, казалось, от воды поднимается серебристая дымка; поток бежал теперь далеко от них и, судя по ровному журчанию, был безобиден, как ручей.

Подождав ещё немного, они спустились вниз, погрузившись по лодыжки в тёплую воду. На фоне тёмных стен туннеля она казалась полупрозрачной.

– Вроде бы стало светлей, – удивлённо сказал Под.

Ему почудилось во мгле какое-то движение: это Спиллер бродил по воде в поисках вещей.

– Нашёл что-нибудь? – спросил Под.

– Ничего, – сказал Спиллер.

Их имущество исчезло – яйцо, крышка мыльницы и всё прочее, – унесённое водой.

– Что же нам теперь делать? – уныло спросил Под.

Но Спиллер не волновался.

– Подхватим всё позднее, – сказал он. – Ничего страшного. И тащить не надо.

Хомили потянула носом воздух.

– Сандал! – вдруг воскликнула она, обращаясь к Арриэтте. – Любимое мыло твоего отца.

Но Арриэтта, ухватившись рукой за прут, чтобы её не сбил с ног тёплый поток, покрывавший ей лодыжки, ничего не ответила: она глядела прямо вперёд, в уходящую под уклон трубу. Там во мраке висела бусинка света. На секунду Арриэтта подумала, что каким-то таинственным образом уцелела одна свеча, но затем увидела, каким круглым и неподвижным было светлое пятно. А вместе с запахом сандалового дерева до неё донеслись другие запахи – мяты, травы, земли…

– Утро! – объявила она, словно сама себе не веря. – Мало того, – продолжала она, глядя как зачарованная на далёкую жемчужину света, – вон конец водостока.

Глава тринадцатая

Постепенно вода от ванны перестала их согревать, и остаток пути они мёрзли. Светлый кружок впереди становился всё больше и ярче, он так сверкал, что слепил глаза.

«Взошло солнце», – решила Арриэтта. Приятная мысль, ведь они промокли до нитки; все ускорили шаг. От бурного потока осталась тонкая струйка, труба сверкала чистотой.

Арриэтте казалось, что и она прошла своего рода очищение, словно с неё самой, не говоря уж об одежде, были смыты все следы старой жизни в пыли и мраке. Хомили, видно, подумала о том же.

– Ничего лучше для стирки, чем сильная струя мыльной воды… ни тереть, ни выжимать не надо, одно осталось – повесить сушить.

Наконец они вышли наружу. Арриэтта, опередив остальных, выбежала на полоску песка, которая спускалась вниз к реке. Конец водостока прятался под крутым берегом, поросшим травой и камышами; укромный безветренный уголок под прямыми лучами солнца – здесь всё обещало раннее лето.

– Хотя трудно сказать наверняка, – заметила Хомили, рассматривая исторгнутые из трубы остатки различных предметов. – Особенно в марте.