Добравшись до горы

Хорошо хоть Клаус не позволил своей спутнице спрыгнуть с края каменной осыпи, которая когда-то сползла из ущелья в долину. Чутье подсказало: торопиться не следует. Он взял камень и швырнул его на зеленый ковер, простирающийся во все стороны, насколько хватало глаз. Камень не скрылся в траве, но и не остался лежать на месте. Он несколько раз подпрыгнул, отталкиваясь от упругой поверхности, словно кожаный мяч, набитый овечьей шерстью, а затем медленно утонул в почве. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, почему долина настолько ровная. Покинув ущелье, юные путешественники оказались на краю гигантской трясины, о которой Проглот их не предупредил. Он или не знал о ней, или так проявилось знаменитое драконье коварство. Гадать об этом было бессмысленно, нужно было решать, что делать.

— Ну, что теперь? — спросила Клауди.

— Не знаю, — покачал головой Клаус. — Назад в Узбор идти… Ноги с голоду протянем. Можно вверх по ущелью двинуть. Ну, взберемся мы на гору, а вдруг слезать будет некуда? Остается одно — искать тропу на болоте.

— А вдруг и тут водится такая же тварь, что тогда схватила меня?

— Будем начеку.

— Ладно! Ты мужчина, тебе и решать.

— Что-то ты раньше об этом не вспоминала, — усмехнулся дровосек. — Куда там! Так и норовила все сама.

— Ну, так ты же чаще помалкивал! — парировала девушка. — Вот и приходилось мне самой во все встревать.

— Твоя правда, — буркнул Клаус.

— Вот теперь твоя очередь.

— Да я не отказываюсь. Только, чур, меня слушаться!

— Если глупости не будешь говорить.

— Это мы еще посмотрим, кто из нас будет глупости говорить. Я-то, небось, не в барском доме рос.

— Нашел барыню, — огрызнулась Клауди. — Будь я неженкой, стала бы я с тобой по горам да пещерам шататься?

— Я не говорю, что барыня, — принялся оправдываться юноша. — Ты девчонка что надо. Эх, простите меня, госпожа!

— Да брось ты эту «госпожу». Столько вместе отмахали, а все «госпожа».

— Ну, тогда это… охотница.

— Охотница… — задумчиво повторила она. — Ты прав. Барыня я, аристократка. Да еще какая. Однако здесь, в этих пустошах, мы с тобой на равных.

— Ну, вот и договорились. Давай теперь посмотрим, как мы через эти болота пробираться будем.

Как человек опытный, дровосек прежде всего добрался до ближайших деревьев, благо болото вблизи осыпи было мелким, срубил два ствола, обтесал ветки, и получились слеги. Вот этими слегами они и начали прощупывать в топи тропу. Так они и добрались до ближайшей скалы. И только тут поняли, что это не камень, а громадный череп, но не драконий — человечий. Только человек этот при жизни был ростом с донжон замка. Череп был погружен в болотную жижу по самые глазницы. Посреди его лба проходила косая трещина, словно кто-то ударил по нему исполинской секирой. А может, и правда ударил. Ведь как-то же погиб этот великан. От черепа тропа вела дальше, к следующей скале. Правда, теперь путники уже видели, что это не скала.

Заболоченная низменность была завалена костяками великанов, видимо, когда-то сошедшихся в чудовищной битве. Вся зелень, которая росла на этой топи, кроме разве что ряски, затянувшей ровным ковром болотную воду, льнула к черепам, ребрам, бедренным и тазовым костям, оплетая их гибкими ветками, находя на них опору своим корням. Погруженные в жижу обломки стали своего рода гатью, проложенной самой смертью. Гать эта была не слишком надежной, а порою даже опасной, но у путников не было выбора. Только тяжелые великаньи кости отделяли их от неведомой бездны, что таилась под слоем гнилой растительности, которая скапливалась здесь несчетными годами, а может, и столетиями.

Однообразное движение на ощупь, от одной костяной скалы до другой, притупляло внимание. Ни Клаус, ни Клауди не замечали, что за ними крадутся какие-то расплывчатые силуэты. Едва юные путешественники останавливались, чтобы отдохнуть в тени очередного черепа или вздыбленного позвоночника, как и преследователи замирали, сливаясь с болотной гладью. Они словно выжидали момент, когда путники будут особенно уязвимы. И долго им ждать не пришлось. Солнце начало клониться к закату. Через топь потянулись длинные вечерние тени. Нагретая за день болотная жижа стала отдавать тепло остывающему воздуху. Над трясиной поплыли клочья тумана, скапливаясь в призрачные фигуры, словно павшие в битве исполины облачались в погребальные саваны.