До встречи в Бомбее

Гая позвал Ричард. Это случилось после того, как Элис весь день не вставала с постели, то проваливаясь в горячечную дремоту, то снова приходя в себя. Она бредила свадьбой. Ей казалось, будто Мэделин еще маленькая девочка, которая плачет и умоляет ее, Элис, не отправлять ее в Англию. «Я не хочу ехать. Нет, спасибо, не надо. Я не буду столько болеть, обещаю». Потом она снова видела Мэдди взрослой, будто та покидает ее, восходит по трапу корабля, на борт которого — Элис была уверена — сама она никогда ступить не сможет. Время шло час за часом, боль в животе усиливалась, и Элис начал бить озноб. Вся вилла вокруг нее превратилась в какой-то невозможно жаркий остров, оказавшийся под властью грохочущего бомбейского дождя.

— Тебе надо было прийти ко мне на прием, Элис, — сказал Гай. От беспокойства на его добром усталом лице появились морщинки. Он достал из своей сумки шприц, пояснил, что это облегчит боль, и ввел иглу ей в руку.

Элис закрыла глаза, чувствуя, как опиоиды медленно расходятся по телу и ее накрывает блаженная темнота. Она шевельнула отяжелевшей головой, с трудом кивнув. Да, надо было прийти на прием.

Гай удалился. Она слышала, как он разговаривает с Ричардом за дверью ее спальни. Их приглушенные голоса были едва различимы за шумом дождя. Они говорили, что ее нужно отвезти в госпиталь на операцию. Затуманенный разум Элис подсказывал, что операции нужно бояться. Но страх прошел, не задержавшись в сознании. В самом деле, разве это важно, если боль ушла?

— Я думаю, он разорвался, — беспокоился Гай. (Возможно, это имело какое-то значение.) — Я бы, с твоего разрешения, прооперировал сам.

— Конечно, — согласился Ричард, — разумеется.

Даже в таком притупленном состоянии Элис отметила в разговоре некоторую холодность. Последнее время они редко проводили время вместе; не было обычных ужинов или коктейлей. Сама она написала Гаю о помолвке Мэделин, а потом еще раз, приглашая на свадьбу. Они избегали друг друга. «Пришлось», — подумала она. Каждый из них слишком хорошо понимал другого. Эти чувства по большей части нельзя было выразить словами, поэтому проще было и вовсе не говорить. Элис часто убеждалась в том, что это самое верное решение.

Но сейчас она не могла говорить, даже если бы захотела. Губы были как свинцовые, лицо, руки и ноги с каждой секундой становились ватными. Лишь смутно она поняла, что Ричард снова вернулся к ней. Комната поплыла и закружилась, когда он взял ее на руки и понес вниз; ее всегда удивляла эта нежность его больших рук. Потом она лежала в автомобиле на теплом кожаном сиденье сзади. Ричард держал голову Элис на коленях, положив руку ей на волосы. Сколько таких ночных поездок было у них? Столько детей…

Накренившись, машина тронулась. Потом она, должно быть, потеряла сознание, потому что, открыв глаза, поняла, что ее снова поднимают и кладут на кровать с колесами, которые громко гремят по кафельным плиткам пола. «Каталка, — подумала Элис. — Мы в больнице». Понимание происходящего было приглушенным. Даже паника, которая охватила Элис, когда ей на лицо надели маску и сказали, что сейчас ее повезут в операционную, где ее ждет майор Боуэн, возникла как будто бы не в ней, а в ком-то другом.

Все, что она понимала четко, это что Мэделин уедет и уже совсем скоро, а ей хотелось, чтобы та осталась. Ей хотелось быть рядом с дочерью. Элис жалела, что так и не смогла сказать ей это, выразить, как сильно любила ее, объяснить… все.

Это была ее последняя мысль до того, как в маску капнула какая-то жидкость.

Все бы ничего, но кто-то в операционной вроде бы сказал, что Великобритания объявила войну Германии, а в маске появился очень странный привкус. Голос исчез. Элис плыла, но не в воде, к которой за долгие годы и близко не подходила, а в темноте. Вокруг царила лишь темнота.

Насквозь вымокший посыльный пришел рано утром на рассвете пятого августа и забарабанил в дверь дома, где жил Люк, разбудив спавших на низкой кровати молодоженов. Простыни были смяты. Москитная сетка отяжелела и провисла от влажного тепла комнаты.

Покачиваясь со сна, Мэдди села на постели. Как только она сообразила, что происходит, кровь застыла у нее в жилах, ибо это вторжение могло означать только одно…

Они этого ждали.

Не думать об этом не было никакой возможности. Отсюда и нежелание хоть на минуту покидать квартиру — ведь неизвестно, сколько времени им еще суждено пробыть вместе, и бесконечные предположения, что ответила Германия на ультиматум Великобритании. Накануне вечером они ездили к полковнику и были у него в кабинете в основном военном городке и пытались узнать, что ему известно, отчаянно надеясь, что Германия вывела войска из Бельгии.

— Боюсь, что нет, — со вздохом ответил полковник Уиттакер и достал из ящика стола бутылку рома, — и у них на все про все осталось всего несколько часов.