Крутясь в примерочной и глядя в запотевшее зеркало на отражение сероватого лица Элис, Мэдди чувствовала, как у нее у самой крутит в животе от обещания, данного Пуанкаре, и от ужасающей неизвестности того, что ждет ее впереди.
— Отлично, — тихо сказала мать, — выглядишь как картинка.
— Пусть они прекратят, — сказала Мэдди Люку. — Я хочу прийти туда и велеть им всем остановиться.
— Так и сделай, — сказал он, целуя ее в шею. — Я бы не хотел снова становиться солдатом, и я уверен, что они тебя послушают.
Но, очевидно, она никуда не пошла, потому что двадцать третьего июля Австро-Венгрия объявила Сербии ультиматум, в котором требовала предоставить ей свободу действий в расследовании смерти эрцгерцога, и Сербия этот ультиматум сразу же отвергла.
А потом, всего за несколько дней до брачной церемонии, посыпались костяшки домино.
Тридцать первого июля Мэдди встала до рассвета и поехала вместе с Ахмедом и Деллой на знаменитые благоухающие цветочные рынки Бомбея. Все трое укрылись под зонтиками и прокладывали себе путь среди царившей ранним утром толчеи к ломящимся под тяжестью товара торговым рядам, чтобы закупить целый воз влажных, душистых лепестков для венчания. И в это время пришла зловещая новость о том, что русские объявили мобилизацию в защиту Сербии.
— Это еще не значит… — начала было Делла и осеклась.
Даже она уже не могла притворяться, что войны не будет.
Они все равно отправили цветы в собор и заверили друг друга, что ничего не может случиться до свадьбы. Конечно, не может.
Но на следующий же день, пока Мэдди исторгала на кухне виллы соответствующие комплименты по поводу сотворенного их поваром умопомрачительного свадебного торта (все-таки фруктового, не бисквитного), приехал Люк и огорошил новостью о том, что немцы вторглись на территорию соблюдавшей нейтралитет Бельгии.
— Мы все равно поженимся, — решительно объявил он, когда они удалились с кухни и остались наедине в пустой гостиной. — Нам ничто не помешает.
— Но потом…
— Это потом, — прервал ее Люк и прижал к себе. — Потом и разберемся, — они встретились глазами. — Все будет хорошо.
Мэдди вздохнула и растворилась в его объятиях, с радостью позволяя убедить себя хотя бы в ту минуту.
— Ты ведь никуда не убегаешь? — спросила она.
— Мне нужно в военный городок.
— Останься лучше со мной, — попросила Мэдди.
— Я тоже хотел бы побыть с тобой, — ответил Люк и поцеловал ее долгим поцелуем. — И в этом заключается мой план. Я так и сделаю, как только уляжется вся эта неразбериха. Ничего другого я делать не собираюсь.
— А это точно закончится к Рождеству, как все говорят?
— Может, даже быстрее.
Мэдди уповала на Бога в том, чтобы Люк оказался прав.
Она надеялась на Всевышнего и на следующий день, когда Франция и Бельгия объявили полную мобилизацию. Когда она поехала в «Тадж» забирать от портнихи платье, то остановилась посмотреть на висевшие в вестибюле плакаты: изображения толп счастливых англичан, прохлаждавшихся в отпуске на берегу, и заголовки, гласившие, что охваченная патриотическим жаром страна готова к бою. Мэдди тихо помолилась, чтобы все это оказалось не более чем коротким помешательством.
Англия неизбежно объявила ультиматум Германии, велев немцам уйти из Бельгии или приготовиться к объявлению войны. В день свадьбы еще к рассвету британские и индийские войска, как действующие, так и состоящие в запасе, были приведены в режим боевой готовности. Люк с Питером оказались в их числе.
Взволнованная и вместе с тем до смерти напуганная Мэдди проснулась чуть свет. На ее щеках застыла упрямая улыбка, а душу переполняла неиссякаемая радость от предвкушения грядущего дня, от мысли о проснувшемся у себя в квартире Люке, от осознания реальности, которая была чудесна до дрожи и в которой через считаные часы они поженятся.
Поженятся.
Сгорая от нетерпения, Мэдди вымылась, надела белое платье, нетвердой рукой заколола волосы. Страх отступил, когда они с отцом подъехали к церкви. Дрожащей рукой она взяла руку Ричарда, потом перехватила под локоть, и под проливным дождем они побежали к дверям собора Святого Фомы. Ее фата парила над скользкими ступенями главного входа.